Художник или врач?
Будущий архиепископ родился в семье, где отец исповедовал католицизм и был достаточно набожным, а православная мать молилась дома и не ходила в церковь. Всего в семье воспитывалось пять детей. Отец будущего святителя работал провизором, но дела в его аптеке шли не слишком хорошо, поэтому он решил сменить род деятельности и стал чиновником. Впервые задуматься о боге Валентина Войно-Ясенецкого заставил Новый Завет, который ему подарил директор гимназии при выпуске.
После окончания гимназии юноша планировал посвятить себя живописи. Преподаватели Киевской художественной школы отмечали его талант в этой области, а некоторые из его работ даже были представлены на выставках.
«Влечение к живописи у меня было настолько сильным, что по окончании гимназии решил поступать в Петербургскую Академию Художеств. Но во время вступительных экзаменов мной овладело тяжелое раздумье о том, правильный ли жизненный путь я избираю. Недолгие колебания кончились решением, что я не в праве заниматься тем, что мне нравится, но обязан заниматься тем, что полезно для страдающих людей», — писал в своих воспоминаниях святитель.
Войно-Ясенецкий выбрал для себя медицину, хотя к естественным наукам испытывал, по его словам, практически ненависть. Поступить сразу не получилось — мест на медицинском факультете уже не было. Валентин отказался поступать на естественный факультет, попробовал поучиться на юридическом, но его хватило на год. Потом была попытка снова вернуться к живописи. Изучать ее будущий священник отправился в частную школу в Мюнхене. За границей его хватило всего на три недели, потом последовало возвращение в Киев и продолжение занятий рисованием.
Многие свои зарисовки Войно-Ясенецкий делал в Киево-Печерской Лавре, где стал размышлять над богословскими вопросами. На этом фоне он увлекся учением Льва Толстого, но вскоре назвал его еретиком, весьма далеким от подлинного христианства.
Вместо того чтобы поступить в университет, будущий архиепископ решил как можно скорее начать работу, полезную для простых людей. Он мог бы стать фельдшером или сельским учителем. К счастью, директор народных училищ Киевского учебного округа оказался мудрым человеком и убедил Войно-Ясенецкого сначала получить образование. В университет он поступил в возрасте 21 года.
Валентин Войно-Яснецкий писал, что во время учебы у него было физическое ощущение, что он насильно заставляет мозг работать над тем, что ему чужно.
«Мозг, точно сжатый резиновый шар, стремился вытолкнуть чуждое ему содержание. Тем не менее, я учился на одни пятерки и неожиданно чрезвычайно заинтересовался анатомией. Изучал кости, рисовал и дома лепил их из глины, а своей препаровкой трупов сразу обратил на себя внимание всех товарищей и профессора анатомии. Уже на втором курсе мои товарищи единогласно решили, что я буду профессором анатомии, и их пророчество сбылось. Через двадцать лет я действительно стал профессором топографической анатомии и оперативной хирургии», — писал он в воспоминаниях.
В изучении анатомии помогли и художественные способности: «Умение весьма тонко рисовать и моя любовь к форме перешли в любовь к анатомии и тонкую художественную работу при анатомической препаровке и при операциях на трупах. Из неудавшегося художника я стал художником в анатомии и хирургии».
Диплом с отличием испортила только одна тройка по «медицинской химии». После выпуска он изумил всех, заявив что не хочет заниматься наукой.
«Я был обижен тем, что они меня совсем не понимают, ибо я изучал медицину с исключительной целью быть всю жизнь деревенским, мужицким врачом, помогать бедным людям», — писал Войно-Ясенецкий в своих воспоминаниях.
Земские больницы
Университет был окончен в 1903 году, накануне войны с Японией. Поэтом первым местом работы Войно-Ясенецкого стал госпиталь Киевского Красного Креста возле Читы. Несмотря на отсутствие практического опыта, молодому специалисту сразу же поручили проводить операции на костях, суставах и черепе.
Там же, в Чите, Войно-Ясенецкий женился на сестре милосердия Анне Ланской, которую называли «святой сестрой». До этого она отказывала всем ухаживавшим за ней мужчинам и даже дала «обет девства».
«Она покорила меня не столько своей красотой, сколько исключительной добротой и кротостью характера. <...> Выйдя за меня замуж, она нарушила этот обет, и в ночь перед нашим венчанием в церкви, построенной декабристами, она молилась перед иконой Спасителя, и вдруг ей показалось, что Христос отвернул Свой лик и образ Его исчез из киота. Это было, по-видимому, напоминанием об ее обете, и за нарушение его Господь тяжело наказал ее невыносимой, патологической ревностью», — писал Валентин Феликсович.
Еще до окончания войны молодая семья уехала из Читы. Войно-Ясенецкий получил место заведующего городской больницей в Симбирской губернии. Но условия были очень тяжелыми, поэтому от места он быстро отказался. Следующую работу предложили в Курской области, но там молодой доктор так хорошо себя зарекомендовал, что к нему начали приезжать пациенты из других уездов и соседней губернии. Из-за этого работа стала невыносимой и он уехал в другую больницу. Со следующего места службы его выгнали за отказ бросить всех больных и поехать к исправнику.
К тому времени Войно-Ясенецкий уже отмечал в своей работе проблемы применения общего наркоза и решил исследовать методы местной анестезии. В 1909 году он уехал в Москву писать диссертацию, а жена с двумя детьми жила в это время у родных. В одном из писем к ней будущий архиепископ Лука писал: «Из Москвы не хочу уезжать, прежде чем не возьму от нее того, что нужно мне: знаний и умения научно работать. Я, по обыкновению, не знаю меры в работе и уже сильно переутомился... А работа предстоит большая: для диссертации надо изучить французский язык и прочитать около пятисот работ на французском и немецком языках. Кроме того, много работать придется над докторскими экзаменами... Во всяком случае, стать доктором медицины нельзя раньше чем к январю 1910 года, если все это время быть свободным от всяких других занятий. Зато потом будет мне широкая дорога...».
Но денег наука для семьи с двумя детьми не давала, поэтому Войно-Ясенецкий принял новое назначение — село Романовка Балашовского уезда Саратовской губернии. Там он написал работу по хирургии, основанную на проводимых операциях, а отпуска проводил в Москве, занимаясь исследованиями.
В 1916 году будущий архиепископ защитил диссертацию о регионарной анестезии, которая была отмечена Варшавским университетом. К премии полагалась выплата 900 рублей золотом, но деньги не были получены, так как необходимо было передать учредителям определенное количество экземпляров книги, а ее быстро раскупили.
К тому времени Войно-Ясенецкий жил в Переславле-Залесском, где начал посещать местную церковь и писать научную работу, которая сделала его знаменитостью — «Очерки гнойной хирургии».
«Я составил план этой книги и написал предисловие к ней. И тогда, к моему удивлению, у меня появилась крайне странная неотвязная мысль: „Когда эта книга будет написана, на ней будет стоять имя епископа“. Быть священнослужителем, а тем более епископом мне и во сне не снилось, но неведомые нам пути жизни нашей вполне известны Всеведущему Богу уже когда мы во чреве матери. Как увидите дальше, уже через несколько лет стала полной реальностью моя неотвязная мысль», — писал Валентин Феликсович в воспоминаниях.
Смерть жены и постриг
В начале 1917 года в гости к Войно-Ясенецким приезжает сестра жены из Крыма, где только что умерла от скоротечной чахотки ее дочь.
«На великую беду, она привезла с собой ватное одеяло, под которым лежала ее больная дочь. Я говорил своей жене Ане, что в одеяле привезена к нам смерть. Так и случилось: сестра Ани прожила у нас всего недели две, и вскоре после ее отъезда я обнаружил у Ани явные признаки туберкулеза легких», — писал в воспоминаниях архиепископ.
Тогда же Войно-Ясенецкий находит в газете объявление о вакансии — в Ташкент требуется хирург и главный врач большой городской больницы. Он проходит большой конкурс и уезжает туда с женой и детьми. В 1919 году в городе произошло восстание Туркменского полка, к которому врач не имел никакого отношения, но его арестовали как контрреволюционера. На самом деле, Валентин Феликсович подозревал, что дело было в банальной мести бывшего работника больницы, обиженного из-за наказания. Трибунал не согласился с обвинением и Войно-Ясенецкого отпустили.
Этот арест стал роковым для больной жены. Болезнь стала быстро прогрессировать. Последние дни ее жизни муж ухаживал за ней, облегчая страдания морфием. В последнюю ночь он далеко превысил безопасную норму.
«Вдруг Аня быстро поднялась и села, довольно громко сказала: „Позови детей“. Пришли дети, и всех их она перекрестила, но не целовала, вероятно, боясь заразить. Простившись с детьми, она легла, спокойно лежала с закрытыми глазами, и дыхание ее становилось все реже и реже... Настал и последний вздох. Гроб заранее был приготовлен. Утром пришли мои операционные служанки, обмыли и одели мертвое тело, и уложили в гроб. Аня умерла тридцати восьми лет, в конце октября 1919 года, и я остался с четырьмя детьми, из которых старшему было двенадцать, а младшему — шесть лет», — писал Войно-Ясенецкий.
Читая молитвы над гробом жены, внимание врача привлекают слова в одном из псалмов, которые он воспринял как обращенное к нему послание бога.
«Почему-то без малейшего сомнения я принял потрясшие меня слова псалма как указание божие на мою операционную сестру Софию Сергеевну Белецкую, о которой я знал только то, что она недавно похоронила мужа и была бездетной <> Я едва дождался семи часов утра и пошел к Софии Сергеевне, жившей в хирургическом отделении. Я постучал в дверь. Открыв ее, она с изумлением отступила назад, увидев в столь ранний час своего сурового начальника, и с глубоким волнением слушала о том, что случилось ночью над гробом моей жены. Я только спросил ее, верует ли она в Бога и хочет ли исполнить Божие повеление заменить моим детям их умершую мать. София Сергеевна с радостью согласилась», — написал в воспоминаниях Валентин Феликсович.
Вскоре Войно-Ясенецкий начал посещать церковное братство и выступать там с беседами о толковании Священного писания. На одной из встреч обсуждали деятельность епископа Ташкентского и Туркменского Иннокентия и Валентин Феликсович выступил с речью. Она произвела на епископа большое впечатление и он предложил доктору стать священником.
«У меня никогда не было и мысли о священстве, но слова Преосвященного Иннокентиях принял как Божий призыв устами архиерея и, ни минуты не размышляя, ответил: „Хорошо, Владыко! Буду священником, если это угодно Богу!“», — писал Войно-Ясенецкий.
Посвящение в сан прошло быстро, и в феврале 1921 года врач стал иереем. Он начал приходить в университет читать лекции в рясе и с крестом на груди. При этом оставался главным хирургом ташкентской городской больницы, а по воскресеньям служил в соборе. В мае 1923 года он было пострижен в монахи под именем Луки. Таинство провели прямо у него в спальне. Вскоре он был наречен епископом Барнаульским, викарием Томской епархии. Но уехать в Барнаул было невозможно, поэтому новый епископ возглавил Туркестанскую епархию.
Тюрьмы и ссылки
В начале июня 1923 года за Войно-Ясенецким пришли сотрудники ГПУ.
«Так положено было начало одиннадцати годам моих тюрем и ссылок. Четверо моих детей остались на попечении Софии Сергеевны. Ее и детей выгнали из моей квартиры главного врача и поселили в небольшой каморке, где они могли поместиться только потому, что дети сделали нары и каморка стала двухэтажной. Однако Софию Сергеевну не выгнали со службы, она получала два червонца в месяц и на них кормилась с детьми», — рассказывал священник.
На допросе Войно-Ясенецкий, которого обвиняли в противодействии советской власти, заявил, что программа коммунистов, в целом, соответствует требованиям высшей справедливости и духу Евангелия.
«... Я тоже полагаю, что власть рабочих есть самая лучшая и справедливая форма власти. Но я был бы подлым лжецом перед правдой Христовой, если бы своим епископским авторитетом одобрил бы не только цели революции, но и революционный метод. <...> Учение Иисуса Христа и учение Карла Маркса — это два полюса, они совершенно несовместимы, и потому Христову правду попирает тот, кто, прислушиваясь к Советской власти, авторитетом церкви Христовой освящает и покрывает все её деяния», — заявил он.
В тюрьме ему разрешили работать над первой из частей монографии «Очерки гнойной хирургии». 9 июля 1923 года Войно-Ясенецкого отпустили домой с обязательством следующий день самостоятельно уехать в Москву в ГПУ. Всю ночь его квартира была наполнена прихожанами, пришедшими проститься, а утром прихожане легли на рельсы, чтобы задержать поезд.
В конце ноября 1923 года Войно-Ясенецкий отправился в свою первую ссылку в Енисейск, где тут же организовал врачебный прием. Вскоре запись к нему была на несколько месяцев вперед. Одновременно с этим епископ начал совершать богослужения на дому. Слишком популярного ссыльного решили отправить в Богучаны, а в августе 1924 года Войно-Ясенецкому определили новое место ссылки — Туруханск.
«В Туруханске, когда я выходил из баржи, толпа народа, ожидавшая меня, вдруг опустилась на колени, прося благословения. Меня сразу же поместили в квартире врача больницы и предложили вести врачебную работу», — писал священник.
На операции, которые он проводил в условиях сельской больницы, решился бы не каждый хирург: ему приходилось вырезать злокачественные новообразования в челюсти, проводить операции на брюшной полости после проникающих ранений, остановку маточных кровотечений. Также Войно-Ясенецкий проводил много офтальмологических операций — предотвращение слепоты при трахоме, катаракте и других заболеваниях.
При этом врач-священник продолжал служить в церкви. За это его сослали еще дальше в деревню Плахино. Но вскоре в Туруханске умер крестьянин, помочь которому мог только Войно-Ясенецкий. Это так возмутило местных жителей, что они, вооружившись вилами, косами и топорами, стали громить сельсовет и ГПУ. В 1925 году епископа Луку освободили и в декабре он уехал в Красноярск, а затем вернулся в Ташкент.
Второй раз его арестовали в 1930 году и выслали в Архангельскую область. Войно-Ясенецкий считал, что главная цель — заставить его отказаться от священнического сана. Ссылка длилась до 1933 года. После он надеялся основать НИИ гнойной хирургии и поэтому отказался занять какую-либо архиерейскую кафедру. Но нарком здравоохранения отказал в помощи, хотя поддержал публикацию «Очерков гнойной хирургии», которая состоялась в 1934 году. Работа сразу приобрела мировую известность.
После возвращения в Узбекистан Войно-Ясенецкий заболел лихорадкой паппатачи, грозящей потерей зрения. Осложнения привели к отслойке сетчатки левого глаза. Две операции не помогли, поэтому он ослеп на один глаз.
24 июля 1937 года Войно-Ясенецкий арестован в третий раз. В вину епископу вменялось создание «контрреволюционной церковно-монашеской организации».
«Ежовский режим был поистине страшен. На допросах арестованных применялись даже пытки. Был изобретен, так называемый допрос конвейером, который дважды пришлось испытать и мне. Этот страшный конвейер продолжался непрерывно день и ночь. Допрашивавшие чекисты сменяли друг друга, а допрашиваемому не давали спать ни днем ни ночью. От меня неуклонно требовали признания в шпионаже, но в ответ я только просил указать, в пользу какого государства я шпионил. На это ответить, конечно, не могли. Допрос конвейером продолжался тринадцать суток, и не раз меня водили под водопроводный кран, из которого обливали мою голову холодной водой», — писал архиепископ.
Долгое следствие завершилось новой ссылкой — с марта 1940 года Войно-Ясенецкий начал работать хирургом в больнице Большой Мурты. Осенью ему разрешили выезжать в Томск, чтобы работать над вторым изданием «Очерков». Великую Отечественную войну Валентин Феликсович встретил в Большой Мурте, куда за ним прислали самолет. Прилетевший главный хирург Красноярского края рассказал, что в краевой столице открывают эвакогоспиталь и попросил возглавить хирургическое отделение в нем. Войно-Ясенецкий проработал два года в здании школы № 10 на Ленина. График был выматывающим, особенно если учесть, что к тому времени хирургу было уже 64 года. Каждый день он находился на работе по 8–9 часов, делая за это время 3–4 операции.
«В конце войны я написал небольшую книгу «О поздних резекциях при инфицированных ранениях больших суставов», которую представил на соискание Сталинской премии вместе с большой книгой «Очерки гнойной хирургии». По окончании работы в эвакогоспитале 15-15 я получил благодарственную грамоту Западно-Сибирского военного округа, а по окончании войны был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 г. г. Священный Синод при Местоблюстителе Патриаршего престола митрополите Сергии приравнял мое лечение раненых к доблестному архиерейскому служению и возвел меня в сан архиепископа», — рассказывал Войно-Ясенецкий.
В Красноярске он продолжал служить в церкви, расположенной, по его словам, далеко за городом. «Ходить я должен был по такой грязи, что однажды на полдороге завяз, и упал в грязь, и должен был вернуться домой. Служить архиерейским чином было невозможно, так как при мне не было никого, кроме одного старика-священника, и я ограничивался только усердной проповедью слова Божия», — писал епископ.
С 1943 года Войно-Ясенецкому разрешили вернуться в Москву, а оттуда, по церковному назначению, отбыл в Тамбов. Служение он совмещал с работой в госпиталях для раненых.
Сталинская премия и Крым
«Очерки гнойной хирургии» были оценены не только медицинским сообществом, но и правительством СССР. В 1946 году Валентин Феликсович получил Сталинскую премию Первой степени. К этому прилагались 200 тыс. рублей, 130 из которых он передал на помощь детским домам.
В мае 1946 года епископу Луке предложили должность архиепископа Симферопольского и Крымского, а в начале 1947 стал консультантом Симферопольского военного госпиталя, где проводил показательные оперативные вмешательства. Лекторий, который он открыл для врачей Крымской области, закрыла местная администрация, потому что Войно-Ясенецкий приходил на занятия в облачении священника.
В январе 1949 года 71-летнего священника опять попытались обвинить в антисоветской деятельности, но Совет по делам РПЦ пришёл к выводу, что «антисоветский характер проповеднической деятельности архиепископа не установлен».
В 1955 году в возрасте 78 лет Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий вынужден был оставить хирургию, так как полностью ослеп. Он умер 11 июня 1961 года и был похоронен в Симферополе.
Полную реабилитацию епископ Лука получил только в 2000 году. Его признали жертвой политических репрессий.
Все дети Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого пошли по его стопам: старший сын стал инфекционистом и получил премию за изучение малярии, дочь занималась эпидемиологоией, средний сын выбрал биологию и стал профессором, а младший руководил лабораторией офтальмологии. Внуки и правнуки тоже занимались наукой.
На основе автобиографии В.Ф. Войно-Ясенецкого «Я полюбил страдание...».
