Главная
>
Статьи
>
Общество
>
«В обычной школе Красноярска были свои солдаты и рабы»: откровения детского психолога

«В обычной школе Красноярска были свои солдаты и рабы»: откровения детского психолога

13.11.2017
51

О пропаганде смерти в массовой культуре

Сейчас все вокруг пиарятся на смерти. Хэллоуин уже чуть ли не официальный праздник, культ вампиров и зомби, фильмы ужасов, песни, книги и так далее. «Смерть — это совсем не страшно!» — вот что несется со всех экранов.

Вспоминаю своё детство, мы тоже интересовались смертью. Я 1977 года рождения, восьмидесятые — это время моих выездов в детские лагеря на Базаиху. Там кладбища повсюду, нас это интересовало и это нормально, ведь смерть манит. Но при этом мы знали, где и когда можно рассказывать про смерть. После отбоя, когда все ложатся спать, самое время попугать друзей страшными историями, взбудоражить нервы соседям. При этом мы понимали, что утром выйдем на пионерскую линейку, зазвучит горн, и всё будет иначе — начнется Жизнь.

Понятно, что сейчас свобода и демократия, никто ни у кого не отменяет право выбора. Но позиция взрослого человека в информационном пространстве города должна быть осознанной. И надо понимать, что пропаганда культуры смерти и лёгкого перехода в «другое состояние» чревата трагедиями.

Запретить нельзя обсуждать

У меня есть друг, православный психолог, и мы с ним как-то спорили про Анну Каренину и другие классические произведения школьной программы, где совершались суициды. Он выступал за то, чтобы запретить в школах эту тематику. Вообще исключить «Бедную Лизу» Карамзина и прочие подобные книги.

Я ему тогда ответил: «Когда Анна Каренина бросается под поезд — это трагедия, там автор каждой строчкой и всеми фибрами души показывает, что случилось страшное, человек запутался. Никто не восхваляет это — наоборот!».

Что происходит в 2017-м? «Суицид — да и фиг с ним». Проблема в том, что общество и городской социум сейчас не выделяет самоубийство, как жёсткое негативное явление, неприемлемое ни при каких обстоятельствах. Он вошел в привычку. И это очень страшно.

Как поговорить с ребёнком о смерти

Дмитрий Юрков
Психиатр-эпилептолог, нейрофизиолог, детский кризисный психолог. Окончил Красноярскую государственную медицинскую академию в 2000 году.
Соучредитель «Лиги практикующих психологов и консультантов» в Красноярском крае.
Почётный работник общего образования РФ со стажем в 22 года. Директор муниципального центра психолого-педагогической и медицинской помощи «Эго».

Смерть — это достаточно табуированная тема для русской культуры. Очень важно объяснить ребенку, что смерть — это страшно, плохо и надо быть осторожным, но мы, как люди, смертны. Мы на этой земле для чего-то, в том числе — чтобы и достойно умереть. А перед тем, как умереть, нужно четко понимать, что жизнь твоя прожита не зря. «Если я понимаю, что я смертен, тогда я понимаю, что мне нужно жить активно и ярко» — такой нужен посыл.

Поэтому с ребенком обязательно надо разговаривать. Но каким образом? Ждать, когда у ребёнка случится эмоциональное потрясение, то есть не дергать его из его эфира непосредственности, а поговорить с ним, когда он с этим столкнулся и когда его это взволнует: умер питомец, посмотрел грустный фильм. Главное — не пропустить момент обращения к тебе, когда он спросит.

Ситуация в начале года с «группами смерти» в Красноярске показала, что родители совершенно не умеют контактировать с детьми. Конечно, их на собрании тогда раскручивали, рассказывали все эти признаки. Да я и сам выступал на таких собраниях. Они приходили домой, перетрясали весь компьютер ребенка и личные вещи в поисках «примет». И всё.

Про буллинг в школе и в сети

Буллинг (от англ. bully — хулиган, драчун, насильник) — психологический террор, избиение, травля одного человека другим.

В нашем центре практикуется такая форма, что в случае конфликта в классе мы по заявке директора выезжаем в школу с группой экстренного реагирования, в которую входит кризисный психолог, психолог, суицидолог (по необходимости) и конфликтолог. Мы взяли за основу московскую практику, суть в которой в том, что когда происходит какое-то ЧП, допустим, пожар, мы выезжаем наряду с пожарными, нивелировать последствия кризиса и шока. Дети испытывают стресс, когда видят какой-то конфликт или происшествие, и с ними нужно в этот момент работать.

Однажды приехали с коллегой в шестой класс — просто поговорить, познакомиться. Садимся в круг, и дети начинают смеяться, просто заливаются смехом. Мы с коллегой друг на друга смотрим и понять не можем, что с нами не так. А они уже начинают прямо откровенно ржать.

Тут до меня доходит, я спрашиваю: «А вы раньше так друг с другом не разговаривали?». Они отвечают «Конечно, нет!». Они и в глаза друг друга не видели особо, потому что им привычнее аватарки друг друга. Их основная коммуникация идет через социальные сети. Там они активно общаются, а в реальной жизни к общению не готовы.

А приехали мы к ним из-за истории про то, как кибербуллинг закончился реальным буллингом в классе. Родители школьника забили тревогу, когда его ботинки спустили в унитаз, потом подняли переписку в соцсетях и ужаснулись. Активные буллеры, как правило — это психопатичные дети, которым надо проявить свою власть, чтобы подавить другого человека, так они компенсируют за счет этого.

Выяснилось, что одна девочка (главный буллер класса) объявила себя неким гуру, присвоила себе право «решать судьбы». Дети создали закрытое сообщество в сети, где были свои «солдаты» и «рабы», полный трэш, в общем. Кто не мог справиться с этим и не пробивался сквозь вербальную агрессию (другими словами, не доказывал, что «не лох») — его просто гнобили. Сначала это была игра, но шутки быстро закончились описанными ботинками, спущенными в унитаз.

Материалы по теме
«Разбуди меня в 4:20»: как в Красноярске работают «группы смерти» (18+)
5 признаков того, что ваш ребенок «играет» в смертельную игру

На разборе в классе дети выглядели ангелами, но читая их переписку, я поражался. Я в свои годы таких матерных слов не знаю. А они все такие ангелочки в рубашечках. Получается расхождение внешнего образа совершенно благополучных детей, которые внешне опять же абсолютно успешны. Но то, что они творят в сети, ужасает! Оправдываются рядовые буллеры обычно тем, что если бы они этого не сделали, то жертв сделали бы из них.

Я замечаю такую тенденцию, что благополучные дети уходят от ценностных установок. Из своего пионерского детства я запомнил, что слабых обижать нельзя. В нынешнем идеологическом конструкторе я не вижу таких установок для детей. Вопрос: на ком лежит вина? Кто приучает их такому лицемерию — при взрослых ангелы, в сети — агрессоры?

Синдром неуспешности

Большинство родителей, которые приходят ко мне на консультацию, хотят определённости. Им нужно, чтобы им чётко сказали, что делать, чтобы у ребенка были высокие баллы по ЕГЭ, чтобы он занимался в каких-то кружках, получал медали в спорте... Им столько всего нужно от своего ребенка!

Ребёнку с первого класса задают высокую планку — «ты должен быть отличником». Чадо со страхом понимает, что от него этого ждут, а он, например, не тянет, не справляется в силу разных причин. От этого у ребёнка развивается синдром хронической неуспешности.

Недавно одна мама жаловалась, что она читает теорию альфа-родительства: и такую, и другую, и третью. «Везде много информации, а я не знаю, что выбрать. Они друг другу противоречат. По Споку говорится, что ребёнку надо давать свободу, а у другого автора наоборот, что свободу нельзя давать. А мне как быть?». Мама не понимает, где грань, потому что её нет. Нужно всегда держать баланс, быть в диалоге с миром.

Беседовала Анастасия Прудникова специально для интернет-газеты Newslab.ru,
фото pixabay.com

Рекомендуем почитать