в таких случаях говорят:"Придет время.." Нет ничего более страшнее в человеческих отношниях, как равнодушие, зависть и непорядочность. Если когда-нибудь столкнетесь, то вспомните по "ржача"
Зернышки 381. Наш мир так прост и в то же время сложен: Момент и вечность, Солнце и свеча… При выборе судьбы будь осторожен: Не зарывайся, не руби сплеча… 382. Двоих в семью любовь соединяет, Взаимность чувств успех определяет. Счастливых видеть мне не приходилось Средь тех, кого свела необходимость… 383. Трус-клеветник злодействует безбожно, Но не всегда он может преуспеть: Высокое унизить невозможно, Как невозможно голого раздеть. 384. Незыблемого счастья не бывает, Оно всегда нуждается в защите. Кто, успокоившись, об этом забывает, То тут, как говорится, не взыщите… 385. Кого нужда настигла и терзает, Тому не только горе достается: Кто испытанья и невзгоды побеждает, Тот на вершине жизни остается! 386. Умнеть на опыте других Куда приятнее, возможно… На чем следы от слез твоих – То основательно, надежно! 387. Коль ты добро потратил на злодея, Считать поступок добрым не резон: Умножит зло бездумная затея – Твоим добром лишь злее станет он! 388. Бывает часто в жизни мало Поступок добрый совершить: Злой клеветник (и так бывало!) Все может подло исказить! 389. Тот, кто другого оскорбляет, Змею мне мерзкую напомнил: Яд из себя он изрыгает, А значит, ядом сам наполнен! 390. Ошибки, заблужденья не позорны, Коль разум есть, то можно все исправить. Позорно на своем стоять упорно, Дурман амбиций выше правды ставить. Андрей Василец
360. Извечна в людях жажда наслаждений – Огонь желаний, сила вожделений… За удовольствием – в огонь и в воду! Несчастен тот, кто обуздал природу…
361. Душа мертва у многих из живущих – Берущих много, мало отдающих… И только если тело умирает, Душа в его страданьях оживает… 362. В нас ложь никогда не бывает одна, Как злостный сорняк многолика она: Один клеветник злое семя бросает – В умах легковерных оно прорастает! 363. Нельзя в народах буйство разжигать – Без войн и революций легче жить! Но чтоб стабильность жизни сохранять, Должны герои крайности гасить! 364. Стремления подмять себе подобных Нет в перечне деяний благородных: Кто власти жаждет, тот любим не будет Людьми, над кем он эту власть добудет. 365. Опасно болен всякий клеветник, Но эту хворь возможно излечить: Достаточно на свет извлечь язык И знаком «лжец» прилюдно заклеймить! 366. Трус жалок, он несчастнее раба: Невольник жив надеждой на свободу! У труса ж незавидная судьба: Он страху своему живет в угоду! 367. Когда от друга слышишь просьбу ты – То знак твоей душевной слепоты: Коль другом ты кого решил считать, Его желанья должен упреждать! 368. Бывает, честный человек напрасно очернен. Безмерно от того плевка страдает он. Но рано или поздно грязь отстанет - Добро, коль это действо он застанет… 369. Кто пьянством свой характер попирает, Тот в жизни одного не понимает: Ярлык пропойцы трудно будет снять, Коль люди перестали доверять… 370. Без устали готов идти за плугом, Кто верует в награду по заслугам. На первой борозде теряет силы, Кого недобрым словом поносили… Андрей Василец
Зернышки 335. Коль ты грехи в прошлое задвинул, Решив: мои несчастья позади, Ты все-таки прикрой надежно спину, В грядущее с оглядкою иди! 336. Искание, бесспорно, добродетель. Кто ищет, тот загадок не обходит, В стремленьи знать изроет все на свете! Но признают другого - кто находит… 337. Когда-то все кончаются дороги, Царей и слуг одна кончина ждет, Жить вечно не умеют даже Боги, И только смерть бессмертие дает… 338. Мы от рождения до тризны, То улыбаясь, то скорбя, Чего-то ищем в этой жизни, А надо бы самих себя… 339. Ценней свободы только честь, Без чести жизнь, как невесомость, Но вес тогда у чести есть, Когда твоя кристальна совесть! 340. В несчастии теряем мы покой, Весь мир тускнеет и чернеет разом, Но если на себя махнешь рукой, То потеряешь больше – разум! 341. Ни клинком, ни ружьем защититься не сможешь, Коль ненависть сеешь и злобу копишь, Любовью защитников верных умножишь И выстоишь сам, и других защитишь! 342. Негоже честью из корысти поступаться, Она уходит раз и насовсем, И нечем будет перед Богом оправдаться, А там ответ держать придется всем… 343. Основа всех великих дел (Мой друг, запомни эту мысль!) Не груды денег или тел, А то, в чем виден здравый смысл! 344. Отважный в бой вступает смело Спасать загубленное дело! Иначе умный поступает: Он гиблых дел не допускает… 345. Коль хочешь быть желанным гостем И слышать от друзей участье – Решить задачу очень просто: Не заходи к ним слишком часто… 346. «Добро» или «вето»? Решенья не видно… Отдать нажитое? До боли обидно… И это преступно, неправедно, стыдно! Корысть, как гиена, всегда ненасытна… 347. Не укоряй промашкой друга своего, Не умножай его беды укором. Участие твое уместнее всего – Утешь его сердечным разговором. 348. Злословить за глаза – постыдно, подло. Уверен в правоте – скажи в лицо! Тем самым друга вразумить не поздно И пригвоздить к позору подлецов! Андрей Василец
Зернышки 456. Людей неглупых в обществе немало, Умом природа многих наделяла. Но даже очень умный от природы, Начав кичиться, выглядит уродом! 457. Умом немалым нужно обладать, Чтоб манию величья обуздать: Фельдмаршальское кресло не всегда Возводит в ранг высокого ума… 458. Влюбленность новая всегда недолговечна, Она пьянит, дурманит и чарует… Высоким пламенем сгорают быстро свечи, Весна цветение не нАдолго дарует… 459. Предатель не с рождения порочен, Никто в себе не ведает такого. То свойство слабых или, между прочим, Наследство воспитания дурного… 460. Давать советы умные непросто, Еще трудней их точно выполнять: За каждым шагом множество вопросов! Вот если б ум к совету прибавлять… Андрей Василец
ПО МЛЕЧНОМУ ПУТИ Разбегусь по Млечному Пути, Как по звёздной взлётной полосе, На крыле из лунных паутин В серебристой солнечной росе. Виражом полмира очерчу, Чтобы знать владения свои, И с небес на землю улечу, К роще той, где были мы одни… Обниму невидимым крылом Этот лес и домик на краю, А потом на небе голубом Напишу, как я тебя люблю… Улетим с тобой на высоту, Где весь мир падёт к твоим ногам, Там твою земную красоту Покажу планетам и богам. В том пространстве среди лун и звёзд, Чтобы чувств земных не растерять, Мы посадим несколько берёз И траву, чтоб было что примять… А потом по Млечному Пути, Где крылом очерчен небосвод, Безмятежно будем мы идти На рассвет, куда судьба зовёт…
Зернышки 351. Обида очень больно ранит, Тем более, когда она Из уст друзей тебя тиранит И клеветою скреплена… 352. Надменность с упрямством того выбирают, Кто чести и совести вовсе не знает. Чем мельче душонка, тем больше она Коварства вмещает, предательства, зла! 353. Не тот злодей, кто грозный порох изобрел, И даже не стрелок, что порох в пушку вставил. Преступник тот, кто в дикой злобе изощрен И хладнокровно пушку на людей направил! 354. Тем счастье от рождения дано, Кому оно здоровьем скреплено. Но эта мысль тогда приходит вдруг, Когда на нас обрушится недуг. 355. Не злись на друга, позвонившего в ночи, Он сам свою неловкость понимает. Тепло его приветствуй, слушай и молчи: А вдруг беда тревожить заставляет? 356. Умение сердечно убеждать, В простых словах запрятанная мудрость Врагов в друзей способны обращать И одолеть без войн любую трудность! 357. Уж коли в сердце гнев ты пропустил, Сдержи себя и не руби с плеча: Не говори, не действуй сгоряча, Чтоб разум твой беды не натворил! 358. Твой светлый ум со смыслом здравым Любой беде найдут управу. Наук бессмысленная тяжесть Дороги верной не укажет… 359. Счастье тогда лишь способно родиться, Если мы можем с друзьями делиться Радостью в сердце, что счастье несет. Без этого счастье вовек не придет… Андрей Василец
Андрей Василец О себе. Родился в селе Ободном Винницкой области. Через месяц родители переехали в город Каменск Ростовской области. Отец прошел всю Великую Отечественную в составе знаменитого корпуса под командованием генерала Л.М. Доватора, после войны был агрономом. Мать работала в шахте, погибла, когда мне еще не было 7 лет. С 8-го класса учился в вечерней школе, затем работал пастухом, грузчиком, комбайнером, каменщиком, электромонтажником. После окончания Ставропольского летного училища по праву выбора места службы (золотая медаль) попросился в самый дальний гарнизон Забайкальского военного округа. Окончил Военную академию в Москве. Во время стажировки в родном истребительном полку произошел отказ управления на взлете, пожар двигателей, пришлось катапультироваться из горящего самолета, в результате – травма позвоночника и расставание с летной работой. Редакция газеты «Красная звезда» пригласила в штат спецкором по авиации, затем направила служить в Группу советских войск в Германии. Был избран президентом Союза советских журналистов, работающих в странах Европы. После увольнения из армии стал работать в лесной промышленности, последние 10 лет – в Красноярском крае, в местах, над которыми когда-то летал. В советское время помимо «Красной звезды» публиковался в «Литературной газете», журналах «Вокруг света», «Молодая гвардия», «Советский воин», многих сборниках поэзии и прозы. После долгого творческого перерыва – в альманахах «Енисейские встречи», «Новый енисейский литератор», в «Московском комсомольце», «Красноярской газете». (из предисловия к поэтическому сборнику "У небес дыхание земное...").
ПРОХОДИТ ВСЕ… Если больно тебе или страшно, Если хочется криком кричать, Ты не трать свои силы напрасно – Боль страданьем не сможешь унять. Жизнь трудна, но и в муках прекрасна, Просто ты постарайся понять: Как бы ни было горе ужасно – Все проходит, ведь это же ясно, Жизнь наладится, все будет классно, Нужно только чуть-чуть подождать. Андрей Василец
СИБИРЯКИ Здесь снега колючие И метели жгучие, Горы тут – за тучами, Края нет тайге! Люди тут могучие, Добрые, певучие, И бесспорно – лучшие, Нет таких нигде! Гордые, отважные, Слово «честь» - не праздное, Защищать, что нажито, До конца. До вражьего! КРАЙ БЛАГОСЛОВЕННЫЙ Я с высоты орлиного полета Смотрю и вижу сказочное что-то: Моей тайги бескрайние просторы, Луга, озера, снеговые горы, Лесов кедровых щедрые массивы. А как рассветы над тайгой красивы! Здесь Кан-река – чиста, глубоководна - Свой жребий в Енисей несет свободно. Вы где-нибудь еще найти смогли бы Такие, как Пезо-реки, изгибы? Здесь водопады льются прямо с неба, Здесь столько мест, где я ни разу не был! Тут озеро Медвежье меж хребтами, Где пахнет снегом, хвоей и мечтами! Благословен сей рай нерукотворный - Люблю его всем сердцем, непритворно! Андрей Василец
Андрей Василец достоин уважения и памяти! Все его рассказы должны быть изданы. Не каждый сможет посмотреть в небо после катапультирования. Думаю,что с ним это произошло в молодые годы. Снизился я круто, Полетел к теснине, Протянул я ветру Правое крыло. Он увидел утро, Солнце в небе синем: «Здравствуй, милый брат мой, Как мне повезло!» Светлая память! Снимите шляпы и поклонитесь!
Руководитель полетов даже привстал со стула, глядя, как разбегается по взлетной полосе первый в сегодняшней летной смене истребитель. Внимание привлекло то, что самолет не оторвался от бетонки в привычном месте, вместо этого от него будто что-то отделилось, но не твердый предмет, а нечто похожее на легкое облачко, и он продолжал мчаться по взлетной полосе, набирая скорость. - Пятьдесят пятый, я «Ангара». Что у вас происходит? Опытным взглядом руководитель полетов без труда определил, что скорость самолета не разбеге превышает все допустимые нормы. Это грозило неминуемой катастрофой. - Пятьдесят пятый, что случи… Бородин, что ты делаешь?!! Да ты что!.. Прыгай! Серега! Прыгай!! Немедленно прыгай!!! – Руководитель полетов уже кричал в эфир открытым текстом, забыв о строгих правилах радиообмена, поскольку происходящее на взлетной полосе не вызывало сомнений в том, что с самолетом творится нечто из ряда вон выходящее. Капитан Бородин почувствовал неладное, когда во время разбега на взлете стрелка указателя скорости достигла отметки, на которой уже нужно было отрываться от бетонки, но попытка взять ручку управления «на себя» ни к чему не привела – ручка не сдвинулась с места. Дальнейшие усилия тоже не увенчались успехом – самолет стремительно набирал скорость, продолжая оставаться на взлетной полосе. Уже видна последняя плита бетонки. Еще мгновение - и передняя стойка шасси врежется в мягкий грунт, а дальше будет страшное… И дело не только в самолете и сидящем в нем летчике. Всего в тысяче метров прямо по курсу находится ближняя приводная радиостанция, в которой пятеро солдат и прапорщик… Даже если подломится стойка шасси, то на такой скорости самолет превратится в огненный таран, и от крошечного домика станции не останется ничего. Выключать двигатель и тормозить поздно, самолету и летчику этим уже не спастись. Можно катапультироваться, даже приказ руководителя полетов получен, но тогда ничто не спасет расчет ближнего привода… - Я полстапятый… Отказ управления…- успел сказать по радио Сергей и двумя руками потянул к себе ручку так, что от напряжения потемнело в глазах. Вдруг она словно сорвалась, соскочила с какого-то упора, ударила в живот. Самолет так резко рванулся вверх, что от перегрузки Сергея бросило вперед, голова в гермошлеме ударилась о приборную доску. - Прыгай, Бородин! Да прыгай же, твою..! – Срывая голос, кричал в эфир руководитель полетов. 2.
Внезапно ручка управления так же резко и сильно, как только что двинулась назад, рванулась вперед. Самолет клюнул носом, инерция бросила Сергея к спинке кресла, от удара затылком в глазах сверкнули молнии. Если бы не гермошлем, было бы еще хуже. Прошла секунда, равная вечности, вернулось зрение. Земля медленно надвигалась зеленым полем с ровными, словно посаженными под линейку, рядами картофельных кустов. Слева поле окаймляла река. - Полста пятый, я «Ангара», вы меня слышите? Ответьте «Ангаре», пятьдесят пятый! – Надрывался в наушниках уже сорванный и охрипший, потерявший надежду на ответ голос руководителя полетов. Самолет медленно летел со снижением и кренился вправо. Тяги двигателей Сергей не ощущал, похоже, они не работали, и не мудрено: выход на закритический угол атаки привел к помпажу – дьявольской тряске, его страшная сила искорежила турбины, вырвала и разметала лопатки, которые, разлетаясь со скоростью артиллерийского снаряда, пробили топливные баки, обшивку самолета, выпустив на фюзеляж струи керосина. Можно прыгать, но проследив взглядом возможную траекторию падения самолета, Сергей увидел, что ее окончание приходится на начало деревенской улицы, на которой все дома деревянные. В деревне несколько сот жителей. На часах пять утра. А в баках тысячи литров топлива… 3. Сергей решил проверить, исправен ли руль направления: дал левую ногу. Самолет медленно, будто нехотя или из последних сил, как смертельно раненная птица, словно понимая вместе с пилотом всю важность и значимость этого последнего в жизни осознанного движения, сначала остановил кренение вправо, потом стал еще медленнее клониться влево, уводя свой острый нос от деревни снова на картофельное поле, на котором уже были видны не только рядки, но и отдельные кустики. Вздохнув с облегчением, Сергей убрал вспотевшую ладонь с бесполезной ручки управления и взялся за правый подлокотник кресла пилота. Чтобы привести в действие катапульту, достаточно было сделать три несложных движения: сначала сжатием пальцев сорвать тонкую контровочную проволочку, предохранявшую систему от случайного срабатывания, потом потянуть подлокотник вверх, при этом срабатывал пиропатрон, отстреливая крышку фонаря пилотской кабины. Далее просто опустить подлокотник вниз, что приводит собственно к срабатыванию катапульты – мощного порохового заряда, своего рода ракетного двигателя. Эти три простых движения требуют не больше секунды времени, отработаны каждым летчиком до автоматизма, в спортзале стоит специальный тренажер, тренировки на котором проводятся регулярно. Однако автоматизма не получилось, ибо маленький рычажок, срывавший контровочную проволоку, «не шел»! «Что за чертовщина? Ослабла рука?»- подумал Сергей и ухватился за левый подлокотник, устроенный точно так же. Картина повторилась. «Беда никогда не приходит одна». Сергей наклонился, чтобы посмотреть, в чем дело, и увидел, что проволочка раз в десять толще нормы! Ухватившись двумя руками за один подлокотник, Сергей все-таки сорвал проволоку. Два хлопка слились в один, чудовищная сила перегрузки в двадцать единиц обрушилась на плечи, вдавила в кресло, пороховой ускоритель выбросил из кабины кресло вместе с пилотом на несколько десятков метров вверх. От неимоверной тяжести щеки обвисли вниз, веки глаз захлопнулись. В ушах засвистел встречный поток воздуха, а в следующее мгновение раздался хлопок раскрывшегося парашюта – система сработала отлично. Следовало сразу сдернуть чулки со строп парашюта, чтобы он раскрылся полностью, и Сергей поднял было руки, но в это время в поле зрения попал падающий самолет, и увиденное поразило: фюзеляж истребителя был охвачен языками пламени. Сергею показалась, что огненные змеи обвили самолет и душат его, торопливо, алчно пожирают еще живое тело – то воспламенился вытекавший из баков керосин. «Повезло невероятно,- подумал Сергей, - ведь баки могли взорваться». Машина падала медленно, словно кленовый лист в безветренную погоду. Вот левая плоскость крыла коснулась земли, подняв облачко пыли, и самолет лег – именно так, не упал, а лег – всей своей тяжестью на картофельное поле, скользнув всего на несколько метров вперед правым боком. Обе плоскости обломились, опали на землю, будто мертвая птица опустила крылья. В тот же момент картофельное поле снизу ударило Сергею в ноги, они подкосились – тяжелая бронеспинка не успела отделиться от подвесной системы парашюта, да еще чулки остались на стропах, поэтому скорость приземления была высокой. Сергей больно ударился копчиком о землю, по которой именно в этом месте – вот невезуха! – проходила от деревни к реке тропинка, протоптанная рыбаками. Да такая твердая! «Ох, е…!» - это были первые слова капитана Бородина в его новой жизни после второго рождения. В это время на самолете, до которого было не более ста метров, раздался громкий хлопок, в небо взвился столб густого черного дыма – это взорвался какой-то из ранее уцелевших топливных баков. По полю потекла огненная река. Потом один за другим взорвались кислородные баллоны, с визгом разлетелись осколки, один звонко ударил в лежавшее неподалеку кресло пилота и отскочил прямо к ногам Бородина. Сергей вскочил, ойкнув от боли, пробежал, прихрамывая, несколько метров и спрятался за кресло. «Для полного счастья недоставало только осколок в лоб получить», - промелькнула мысль. 4. Где-то совсем близко надрывно стрекотал мотоцикл. «Что за чертовщина? Галлюцинации?»- подумал Сергей и оглянулся. По той самой злополучной тропинке на картофельном поле со стороны деревни действительно несся мотоцикл! На нем сидели два мужика. Метров за двадцать до Бородина рулевой не справился с управлением, мотоцикл упал и взвыл, что твой взлетающий истребитель , а мужики кубарем покатились по картофельной ботве, но довольно резво вскочили на ноги, подбежали к Сергею и, глядя на него с удивлением и восторгом, хлопая себя по бокам, по коленям ладошками, что, вероятно, могло означать запредельную степень возбуждения, издавали какие-то звуки, за которыми с трудом угадывались слова: - Ну, паря, бля, ты даешь! - Мы едем, а тут ты!. Потом бах – отлетело! - Еще бах – парашют! - И огонь, и дым грибом, как от бомбы атомной - ба-бах! - Думали – хана, тебе кранты! Ан живой! - Точно! Гляди-ка, живехонек летун-то! - Так ты, паря, это… Может, надо чего? - Подмогнуть, может? Ты же белый весь, как заяц зимой… - Ты только скажи, не робей, мы все сделаем мигом! Что уж они могли «сделать мигом», представить трудно, однако мужики здорово развеселили Сергея, и он только теперь действительно осознал, что произошло и что могло произойти. Скованное до той поры невероятным нервным напряжением тело сразу обмякло, к лицу прилила кровь так резко, что кольнуло в кончиках ушей, а щеки запылали огнем, голова слегка закружилась. Ему вдруг стало неимоверно весело, и он залился таким звонким смехом, что мотоциклист с пассажиром сначала настороженно притихли, а потом тоже захохотали, схватившись за животы, один даже упал на колени и уткнулся лицом в картофельный куст. Неведомо сколько времени могло продолжаться это безумное, нервное веселье, но в какой-то момент из-за кучи песка и щебня, нагромождения бетонных плит, заготовленных тыловиками для ремонта взлетной полосы и сваленных неподалеку от ее нынешнего конца, вдруг вынырнул, лихо подпрыгивая, почти взлетая на невероятных ухабах, автобус с летчиками. До слуха Сергея донесся такой могучий вздох облегчения, вырвавшийся из нескольких десятков здоровых мужских легких, от которого по телу пробежала дрожь: он понял, что могли подумать все люди, находившиеся на аэродроме и видевшие, как падал самолет, как взвился в небо столб черного дыма, и не видевшие парашюта. 5. Это казалось невероятным, что набитый людьми автобус, высоко подпрыгивая и опасно кренясь, может передвигаться по пашне с такой скоростью. Из-за другой кучи песка выскочили сразу два УАЗика – командирский и «санитарка». Машины еще не остановились, а люди уже выскакивали из них и, спотыкаясь, бежали к Сергею. Среди других мелькнула фигура «особняка» - начальника особого отдела. Сергей тут же провел ладонью по левой ноге выше колена, где должен был находиться наколенный планшет с полетной картой, на которой стоял гриф «секретно». Карты не было на месте. Сергей похолодел. Его обнимали, тискали, ощупывали товарищи: - Цел, чертяка? - Ничего не поломал? - Ну, брат, в рубашке родился! - После такого - теперь вечно жить будешь! - А как все началось, не помнишь? - Стоп! Эти разговоры потом, сейчас не время для расспросов, дайте человеку в себя прийти, - вступился за летчика полковой доктор. Сергей отвечал односложно или отделывался кивками, а сам пристально всматривался в картофельные заросли. - Что, наколенник сорвало? – голос командира полка за спиной заставил вздрогнуть. – Не переживай, сейчас найдем, - и он громко скомандовал: - В одну шеренгу становись! От середины, - он указал рукой, - вправо и влево на пять метров разомкнись! Ищем наколенный планшет с картой! Шагом марш! Пропажа нашлась довольно быстро, правда, не целиком, а несколькими обрывками, причем, обгорелыми. Как видно, сорванный с колена в момент катапультирования планшет попал под огненную струю порохового ускорителя. Сергей вздохнул с облегчением: не будет нудных и неприятных разговоров с особистами, а это могло быть хуже, чем само катапультирование… Предстояло множество расспросов и разбирательств. Нужно было выяснить странное поведение ручки управления, толщину контровочной проволоки… Будет поиск причин, выявление и наказание виновных. Но все это потом, в рабочем порядке, как бывает обычно после авиационных происшествий. А сейчас в душе Сергея звучала музыка. Он был абсолютно уверен в своей правоте, не находил изъяна в действиях и мог радоваться второму рождению. Своему и деревни...
Заблудился ветер На просторе русском. Средь тайги Саянской У слиянья рек Бедолагу встретил Я в ущелье узком, Он нуждался в ласке, Словно человек. Там, в ущелье, тесно, Пасмурно и сыро. Чтоб крыло расправить, Нужен был простор, Я же в поднебесье Пролетал над миром И не мог оставить Брата среди гор. Он мне брат по небу, По любви к свободе, Ветер смел и честен, Мне – всегда в лицо. Никогда он не был Равнодушным, вроде, И всегда по чести Был среди борцов! Снизился я круто, Полетел к теснине, Протянул я ветру Правое крыло. Он увидел утро, Солнце в небе синем: «Здравствуй, милый брат мой, Как мне повезло!» «Ничего, братишка, - Я ему ответил, - Никаким напастям Нас не спеленать! Временным затишьям Не сдается ветер, Власти нет над страстью В небесах летать!» «За мое спасенье Ты проси, что хочешь, Я готов исполнить Твой любой каприз. Хочешь, днем весенним Или звездной ночью Обо мне напомнит Драгоценный приз? Хочешь, над твоею Родиной-страною Бурь и гроз не будет Больше никогда? Станут суховеи Мчаться стороною, Будет небо чистым Над тобой всегда!..» «Зря ты, брат, хлопочешь, Ничего не надо – Никаких подарков, Никаких призов. Мне покой пророчишь? Это ли награда! Мне бы схватки жаркой, Мне бы горна зов! Ветры, бури, грозы – В них не только беды, Встряска, очищенье - Как без них прожить? Ведь таят угрозу Гнилостные воды, Бурей-обновленьем Нужно дорожить! Пушки пусть ржавеют – Затихают войны, Но претит до рвоты Плесень поутру. Если ветры веют, Будет парус полным, Тихое болото Мне не по нутру». Обнялись мы с ветром, Полетели рядом, Над тайгой сибирской Под одним крылом, Наше братство это Стало мне наградой, Я себя в той выси Ощущал орлом!
Поняли, что Вы имеете отношение к дельтапланеризму, можете попытаться объяснить, возможно такое: пилот, который этой весной 9 часов находился в полете, летал в горы (Саянские), а тут над стадионом, над дорогой, где высоты-то приличной не было. Он был в отличной физической форме, мастер спорта по 4-м видам спорта, здоровый образ жизни, дисциплина внутренняя, выправка летчика-испытателя. В оцепенении, в недоумении до сих пор находимся. А что касается настроя в стихах - это современный бизнес, производство, в котором с его прямым и честным характером ему было очень сложно. Он не любил чванство и высокомерие, непрофессионализм, был удивительно тактичным человеком.
А строчки Если б только ты знал, Как мне плохо без вас, Как я сильно устал... Говорю без прикрас... Да действительно эти строчки принадлежат перу Андрея Петровича. Мои извинения! Сейчас перечитал с первого по последний отзыв. Меня потряс "Побег" . Как в "Аспиде" - ЗА ЧТО?
Совесть В чем отличие людей От других земных зверей? Пьем, едим, на мир глядим И наследников плодим, День за днем одна забота – Ищем что-то, носим что-то, Строим норы и дома -– Всем своя судьба дана. Чем мы лучше остальных? «Нету совести у них!» – Так один мудрец сказал, А подробнее – не стал. Ну, а если человек Жил без совести свой век? Если близких и чужих, И далеких, и родных – Всех стремился обмануть, Обокрасть и оттолкнуть? Если гадости творил – Мучил, резал и травил, Если в спину он стрелял, Если подло убивал? Этого, ни дать, ни взять – Только зверем и назвать! Этот – зверь! Да, нет – похуже! Тут другое слово нужно. Зверя обижать не стоит – Этот зверя не достоин! Нет ни совести, ни чести, Да и разум не на месте. Это кто же он тогда? Тварь последняя? Ну, да! Человечье есть начало, А в душе – шакал, волчара! С виду человеком вырос, А по сути – мерзкий вирус! Вот и думайте теперь, Человек он или зверь! Нам Создатель жизнь дает И по жизни нас ведет. Но, живя под небесами, Путь свой люди строят сами: Прожил в совести свой век – Значит, жил, как человек! Андрей Василец
Другу Володя, это тебе посвящается! Не люблю застегнутых воротов, Тесной обуви и связанных рук. Поле люблю, плугом вспоротое. И еще – когда рядом друг. Болтунов не люблю и лодырей, Пьяниц, жуликов и замкнутый круг. Лес за домом люблю до одури. И еще – когда в доме друг. Для полета душа рождается, Для любви, для душевных мук, Жив тогда лишь, когда влюбляюсь я! И еще – когда любит друг! Ненавижу предателей подлых, В спину ударов и трусости вдруг. Тех люблю, кто способен на подвиг. И еще – когда верный друг. Счастлив я, когда радостны лица, В городе этом и в селах вокруг. Видеть рад, когда счастье струится, И еще – когда счастлив друг! Не люблю над собою воронов, Седел на спинах и крепких подпруг. Радость делил бы с другом поровну, И еще – когда весел друг! Все дороги люблю, что пройдены: Небо ли это, перо или плуг. Я люблю эту землю – Родину. И еще – ее любит друг! Андрей Василец Володя живет в Волгограде, и, возможно, не знает об этой трагедии, и что друг ушел из жизни. А адреса Володи у нас нет.
Твои бескрайние просторы С душою русскою сравнимы, Леса, поля, моря и горы, И небо чистое над ними! Священный край, со мною слитный, Могуч природой, чист мечтами: Россия, как утес гранитный, Поросший нежными цветами!
СОН Я хочу тебе присниться Рощею кедровой, Чтобы ты могла напиться Струйкой родниковой. Чтобы ты могла умыться Утренней росою, И, проснувшись, насладиться Встречею со мною… Я хочу тебе присниться Звонким майским громом, Я б тебе помог укрыться Под зеленым кленом. Чтобы ты в моих объятьях О дожде забыла, Чтоб лесная фея-сватья Нас соединила… Я хочу тебе присниться Солнечной зарею, Чтобы ты могла раскрыться, Как сирень весною. Чтоб, кипя, благоухая, Сердце распахнула, Чтоб, как бабочка, порхая, В неге утонула… Я хочу тебе присниться Свежестью лесною, Ты в небесной колеснице Улетишь со мною. Чтоб таежная лужайка Нам приютом стала, От моих объятий жарких Чтобы ты устала… Андрей Василец
У НЕБЕС ДЫХАНИЕ ЗЕМНОЕ Взлет с заснеженного поля В гости к белым облакам, Снег слепит глаза до боли: Все бело-и тут и там! Мир земной перевернулся Настроению под стать: Снова в небо снег вернулся, Чтоб со мною полетать! Перепуталось пространство- Сверху снег и снизу снег, В круговерти этой странной Посредине-человек! И чего ему неймется, Не сидится на печи? Видно.сердце сильно бьется, Значит,мысли горячи! Что бы вдаль ему стремиться? Ввысь зачем ему лететь? Очень хочется добиться... Очень надо посмотреть... Жить в покое непривычно, Чужды сытость и тепло, Увлекает необычность И парящее крыло. Бездна неба надо мною, А внизу-знакомый лес И дыхание земное Романтических небес И каким бы ни был чудом Тот полет под облака, Всех чудес чудесней будут Поле,дом,твоя рука... Но как только твердь земная Под ногами заскрипит, Я опять покой теряю- Снова высь меня манит! Две стихии,две основы- Двуединство бытия:/ В небесах хочу земного, На земле-в полете я! АНДРЕЙ ВАСИЛЕЦ
ЧИСТОЕ СЧАСТЬЕ О счастье все мечтать горазды. В своей душевной простоте Томясь,мы в ожиданье праздном, Не видим счастье в чистоте: И солнца свет,и воздух чистый, Воды источник серебристый, Заветных мыслей чистота И дел душевных красота- Все это счастье высшей пробы! Но нам оно служило чтобы, Его бы надобно ценить Да очень трепетно хранить. И стать счастливым каждый сможет, Кто чистоты запас умножит! АНДРЕЙ ВАСИЛЕЦ
Уважаемый "Случайно забредший".Огромное вам спасибо за столь точное и проникновенное чувствование души и характера удивительного человека.Андрея Петровича.Ваши строчки трогают до глубины души и вызывают слезы у знавших его людей,а боль утраты просто разрывает сердце! А строчки Если б только ты знал, Как мне плохо без вас, Как я сильно устал... Говорю без прикрас... принадлежат Андрею Петровичу,они взяты из стихотворения "Разговор с отцом"
Ты есть поэзия сама Искрене жаль, что только сейчас стихи его читаю. Сколько упущено! Любовь писать или любовь творить – Высоким стилем нужно говорить.
Любовь сама – уже волшебный дар, Она и лед, и буря, и пожар.
Божественная сила скрыта в ней, Она всего могучей и сильней.
Ее мы можем шепотом кричать Иль криком молчаливым привечать.
Ей нет нигде барьеров и границ, Пред ней падет и царь, и нищий ниц!
И в городе ей дом, и на селе, Она – источник жизни на земле.
Но как же трудно строит голова Любовных фраз простейшие слова!
Признание сложней произнести, Чем гору на плечах перенести.
Вот и тебе не смею я сказать, Как сладко мне томиться и страдать.
Мне проще бросить вызов королю, Чем вымолвить волшебное «люблю»…
Недаром люди ныне и в веках Все о любви стремились петь в стихах!
Я говорю от чувств, не от ума, Ведь ты и есть поэзия сама…
в таких случаях говорят:"Придет время.." Нет ничего более страшнее в человеческих отношниях, как равнодушие, зависть и непорядочность. Если когда-нибудь столкнетесь, то вспомните по "ржача"
381.
Наш мир так прост и в то же время сложен:
Момент и вечность, Солнце и свеча…
При выборе судьбы будь осторожен:
Не зарывайся, не руби сплеча…
382.
Двоих в семью любовь соединяет,
Взаимность чувств успех определяет.
Счастливых видеть мне не приходилось
Средь тех, кого свела необходимость…
383.
Трус-клеветник злодействует безбожно,
Но не всегда он может преуспеть:
Высокое унизить невозможно,
Как невозможно голого раздеть.
384.
Незыблемого счастья не бывает,
Оно всегда нуждается в защите.
Кто, успокоившись, об этом забывает,
То тут, как говорится, не взыщите…
385.
Кого нужда настигла и терзает,
Тому не только горе достается:
Кто испытанья и невзгоды побеждает,
Тот на вершине жизни остается!
386.
Умнеть на опыте других
Куда приятнее, возможно…
На чем следы от слез твоих –
То основательно, надежно!
387.
Коль ты добро потратил на злодея,
Считать поступок добрым не резон:
Умножит зло бездумная затея –
Твоим добром лишь злее станет он!
388.
Бывает часто в жизни мало
Поступок добрый совершить:
Злой клеветник (и так бывало!)
Все может подло исказить!
389.
Тот, кто другого оскорбляет,
Змею мне мерзкую напомнил:
Яд из себя он изрыгает,
А значит, ядом сам наполнен!
390.
Ошибки, заблужденья не позорны,
Коль разум есть, то можно все исправить.
Позорно на своем стоять упорно,
Дурман амбиций выше правды ставить.
Андрей Василец
Извечна в людях жажда наслаждений –
Огонь желаний, сила вожделений…
За удовольствием – в огонь и в воду!
Несчастен тот, кто обуздал природу…
361.
Душа мертва у многих из живущих –
Берущих много, мало отдающих…
И только если тело умирает,
Душа в его страданьях оживает…
362.
В нас ложь никогда не бывает одна,
Как злостный сорняк многолика она:
Один клеветник злое семя бросает –
В умах легковерных оно прорастает!
363.
Нельзя в народах буйство разжигать –
Без войн и революций легче жить!
Но чтоб стабильность жизни сохранять,
Должны герои крайности гасить!
364.
Стремления подмять себе подобных
Нет в перечне деяний благородных:
Кто власти жаждет, тот любим не будет
Людьми, над кем он эту власть добудет.
365.
Опасно болен всякий клеветник,
Но эту хворь возможно излечить:
Достаточно на свет извлечь язык
И знаком «лжец» прилюдно заклеймить!
366.
Трус жалок, он несчастнее раба:
Невольник жив надеждой на свободу!
У труса ж незавидная судьба:
Он страху своему живет в угоду!
367.
Когда от друга слышишь просьбу ты –
То знак твоей душевной слепоты:
Коль другом ты кого решил считать,
Его желанья должен упреждать!
368.
Бывает, честный человек напрасно очернен.
Безмерно от того плевка страдает он.
Но рано или поздно грязь отстанет -
Добро, коль это действо он застанет…
369.
Кто пьянством свой характер попирает,
Тот в жизни одного не понимает:
Ярлык пропойцы трудно будет снять,
Коль люди перестали доверять…
370.
Без устали готов идти за плугом,
Кто верует в награду по заслугам.
На первой борозде теряет силы,
Кого недобрым словом поносили…
Андрей Василец
335.
Коль ты грехи в прошлое задвинул,
Решив: мои несчастья позади,
Ты все-таки прикрой надежно спину,
В грядущее с оглядкою иди!
336.
Искание, бесспорно, добродетель.
Кто ищет, тот загадок не обходит,
В стремленьи знать изроет все на свете!
Но признают другого - кто находит…
337.
Когда-то все кончаются дороги,
Царей и слуг одна кончина ждет,
Жить вечно не умеют даже Боги,
И только смерть бессмертие дает…
338.
Мы от рождения до тризны,
То улыбаясь, то скорбя,
Чего-то ищем в этой жизни,
А надо бы самих себя…
339.
Ценней свободы только честь,
Без чести жизнь, как невесомость,
Но вес тогда у чести есть,
Когда твоя кристальна совесть!
340.
В несчастии теряем мы покой,
Весь мир тускнеет и чернеет разом,
Но если на себя махнешь рукой,
То потеряешь больше – разум!
341.
Ни клинком, ни ружьем защититься не сможешь,
Коль ненависть сеешь и злобу копишь,
Любовью защитников верных умножишь
И выстоишь сам, и других защитишь!
342.
Негоже честью из корысти поступаться,
Она уходит раз и насовсем,
И нечем будет перед Богом оправдаться,
А там ответ держать придется всем…
343.
Основа всех великих дел
(Мой друг, запомни эту мысль!)
Не груды денег или тел,
А то, в чем виден здравый смысл!
344.
Отважный в бой вступает смело
Спасать загубленное дело!
Иначе умный поступает:
Он гиблых дел не допускает…
345.
Коль хочешь быть желанным гостем
И слышать от друзей участье –
Решить задачу очень просто:
Не заходи к ним слишком часто…
346.
«Добро» или «вето»? Решенья не видно…
Отдать нажитое? До боли обидно…
И это преступно, неправедно, стыдно!
Корысть, как гиена, всегда ненасытна…
347.
Не укоряй промашкой друга своего,
Не умножай его беды укором.
Участие твое уместнее всего –
Утешь его сердечным разговором.
348.
Злословить за глаза – постыдно, подло.
Уверен в правоте – скажи в лицо!
Тем самым друга вразумить не поздно
И пригвоздить к позору подлецов!
Андрей Василец
456.
Людей неглупых в обществе немало,
Умом природа многих наделяла.
Но даже очень умный от природы,
Начав кичиться, выглядит уродом!
457.
Умом немалым нужно обладать,
Чтоб манию величья обуздать:
Фельдмаршальское кресло не всегда
Возводит в ранг высокого ума…
458.
Влюбленность новая всегда недолговечна,
Она пьянит, дурманит и чарует…
Высоким пламенем сгорают быстро свечи,
Весна цветение не нАдолго дарует…
459.
Предатель не с рождения порочен,
Никто в себе не ведает такого.
То свойство слабых или, между прочим,
Наследство воспитания дурного…
460.
Давать советы умные непросто,
Еще трудней их точно выполнять:
За каждым шагом множество вопросов!
Вот если б ум к совету прибавлять…
Андрей Василец
Разбегусь по Млечному Пути,
Как по звёздной взлётной полосе,
На крыле из лунных паутин
В серебристой солнечной росе.
Виражом полмира очерчу,
Чтобы знать владения свои,
И с небес на землю улечу,
К роще той, где были мы одни…
Обниму невидимым крылом
Этот лес и домик на краю,
А потом на небе голубом
Напишу, как я тебя люблю…
Улетим с тобой на высоту,
Где весь мир падёт к твоим ногам,
Там твою земную красоту
Покажу планетам и богам.
В том пространстве среди лун и звёзд,
Чтобы чувств земных не растерять,
Мы посадим несколько берёз
И траву, чтоб было что примять…
А потом по Млечному Пути,
Где крылом очерчен небосвод,
Безмятежно будем мы идти
На рассвет, куда судьба зовёт…
351.
Обида очень больно ранит,
Тем более, когда она
Из уст друзей тебя тиранит
И клеветою скреплена…
352.
Надменность с упрямством того выбирают,
Кто чести и совести вовсе не знает.
Чем мельче душонка, тем больше она
Коварства вмещает, предательства, зла!
353.
Не тот злодей, кто грозный порох изобрел,
И даже не стрелок, что порох в пушку вставил.
Преступник тот, кто в дикой злобе изощрен
И хладнокровно пушку на людей направил!
354.
Тем счастье от рождения дано,
Кому оно здоровьем скреплено.
Но эта мысль тогда приходит вдруг,
Когда на нас обрушится недуг.
355.
Не злись на друга, позвонившего в ночи,
Он сам свою неловкость понимает.
Тепло его приветствуй, слушай и молчи:
А вдруг беда тревожить заставляет?
356.
Умение сердечно убеждать,
В простых словах запрятанная мудрость
Врагов в друзей способны обращать
И одолеть без войн любую трудность!
357.
Уж коли в сердце гнев ты пропустил,
Сдержи себя и не руби с плеча:
Не говори, не действуй сгоряча,
Чтоб разум твой беды не натворил!
358.
Твой светлый ум со смыслом здравым
Любой беде найдут управу.
Наук бессмысленная тяжесть
Дороги верной не укажет…
359.
Счастье тогда лишь способно родиться,
Если мы можем с друзьями делиться
Радостью в сердце, что счастье несет.
Без этого счастье вовек не придет…
Андрей Василец
Андрей Василец
О себе.
Родился в селе Ободном Винницкой области. Через месяц родители переехали в город Каменск Ростовской области.
Отец прошел всю Великую Отечественную в составе знаменитого корпуса под командованием генерала Л.М. Доватора, после войны был агрономом. Мать работала в шахте, погибла, когда мне еще не было 7 лет. С 8-го класса учился в вечерней школе, затем работал пастухом, грузчиком, комбайнером, каменщиком, электромонтажником. После окончания Ставропольского летного училища по праву выбора места службы (золотая медаль) попросился в самый дальний гарнизон Забайкальского военного округа. Окончил Военную академию в Москве. Во время стажировки в родном истребительном полку произошел отказ управления на взлете, пожар двигателей, пришлось катапультироваться из горящего самолета, в результате – травма позвоночника и расставание с летной работой. Редакция газеты «Красная звезда» пригласила в штат спецкором по авиации, затем направила служить в Группу советских войск в Германии. Был избран президентом Союза советских журналистов, работающих в странах Европы. После увольнения из армии стал работать в лесной промышленности, последние 10 лет – в Красноярском крае, в местах, над которыми когда-то летал.
В советское время помимо «Красной звезды» публиковался в «Литературной газете», журналах «Вокруг света», «Молодая гвардия», «Советский воин», многих сборниках поэзии и прозы. После долгого творческого перерыва – в альманахах «Енисейские встречи», «Новый енисейский литератор», в «Московском комсомольце», «Красноярской газете».
(из предисловия к поэтическому сборнику "У небес дыхание земное...").
ПЕЧНИК
Рассказ.
- А ты, Бородин, подсобником пойдешь к мастеру-печнику, - классный руководитель захлопнул журнал, закончив распределение нашего восьмого класса на летнюю практику.
- Куда идти-то, где он, мастер этот? – Спросил я с безразличием в голосе. Мне и в самом деле было все равно, куда меня пошлют, поскольку все механизаторские места были уже распределены, а хотелось бы поближе к технике.
- Дом учительницы немецкого языка, знаешь?
- Ну.
- Вот туда завтра прямо с утра и приходи. Мастера зовут Михаилом Ивановичем, он тебе все расскажет, что делать нужно. Только смотри у меня, чтобы без опоздания, как на урок, строго к восьми!
Точно в срок я был у дома «немки», но никакого мастера там не нашел. Прошло около получаса, когда в дальнем конце улицы показался человек в шляпе, с портфелем в одной руке и с тросточкой в другой. По мере его приближения проявились другие детали внешнего вида: жиденькая бородка, очки, спадающие на кончик носа, светлая рубаха на выпуск, подпоясанная ремнем, черные ботинки. А главное – часы с цепочкой в «пистоне», брючном кармане для часов. Об этом я догадался по цепочке, которая выглядывала из-под рубахи. Шел он медленно и важно, не глядя по сторонам, никого не замечая, не здороваясь со встречными людьми. На этого я совсем не подумал бы, что он может быть печником, но человек остановился как раз возле дома «немки», поднял взгляд на крышу, где виднелась печная труба, спросил тихо, не глядя в мою сторону:
- Это ты, дружочек, будешь моим подручным?
- Ну.
- А звать-то тебя как?
- Вовкой.
- Это хорошо, а то я подумал было, что ты Дормидонт…
- Это почему же? - Насупился я.
- Серьезный больно, я бы даже сказал, хмурый. Не рад, что работать придется?
- А чего веселиться? Других так на комбайны, а меня к печке…
- Напрасно ты так про печку, ее значение в жизни не менее важно. Постараюсь тебе это доказать, надеюсь, что будешь хорошим учеником.
- А что делать-то надо?
- Сначала будем ломать.
- Что?- Я с опаской посмотрел на дом учительницы.
- Не дом, конечно, а старую печь.
Оказалось, что Михаил Иванович еще накануне побывал в доме, оставил необходимые инструменты, взял у «немки» ключи от двери и теперь вел себя по-хозяйски. Мне он вручил лом и топор, сам в одну руку взял специальный молоточек, а в другую – мастерок, который он называл кельмой. Посреди комнаты он поставил табуретку, расположился на ней и стал мною руководить.
- Ломать – не строить, тут много ума не надо, - рассуждал он деловито, - тут нужна грубая физическая сила. Ты, я вижу, парень крепкий, вот и показывай свои способности, а я думать должен.
- О чем? – Огрызнулся я.
- Как это – о чем? О будущем источнике тепла! Ты же не умеешь печи класть?
- Ну.
- Вот тебе и «ну»! Значит, делать это буду я, а по сему и думать придется тоже мне.
К обеду я был весь перепачкан в саже, особенно много ее просыпалось, когда ломали трубу. Тут Михаил Иванович мне немного помог, придержал, чтобы труба не сразу обрушилась всей тяжестью.
- Некоторые печники при перекладывании печей старую трубу оставляют, - рассуждал мастер, - я же считаю, что делать этого не следует, поскольку в ней-то и весь секрет. Труба должна гармонировать с печью, это же как музыкальный инструмент. Чуть не так направишь поток воздуха – вот тебе и завихрения, а из этого что получается? Получается дым в доме! А дым где должен быть? Правильно, снаружи, над трубой! Печник, дружочек, это не просто каменщик, это как настройщик роялей, тут и мастерство, и опыт, и смекалка, и особое чутье надобны! Я бы еще печника с писателем сравнил, тому ведь тоже надо все так выстроить, чтобы ладно было, чтоб одно к другому, как кирпич к кирпичу! Я, между прочим, тоже книги пишу… - Михаил Иванович сделал паузу, словно проверяя, как я отреагирую на его сообщение, но я промолчал, у меня уже руки отваливались от усталости, и он продолжил: - Только книги мои пока никто не напечатал, ходил я по издательствам, но там сказали, что грамотешки мне не хватает… У тебя, Вовка, как обстоят дела с русским языком, ты не двоечник, часом?
Как раз по русскому у меня были всегда пятерки, когда я это сказал, Михаил Иванович вскочил с табуретки, положил на пол инструмент, подошел к портфелю, бережно достал из него стопку школьных тетрадей, нежно прижал их к груди и вдруг заговорил совсем другим тоном.
- Тут, Вовка, мои фронтовые романы. Ведь я, дружочек ты мой, всю войну от звонка до звонка прошел, так что рассказать будущим поколениям могу много чего интересного. Вот только с грамотой у меня не совсем хорошо получилось, учиться после фронта не довелось, работать нужно было… Поэтому просьба у меня к тебе сердечная, помог бы ты мне с этим делом справиться, ошибочки, значит, покорчевать, точки да запятые там всякие правильно расставить… Как ты, а? Поможешь?
Михаил Иванович не выпускал из рук стопку тетрадей и смотрел на меня умоляющим взглядом, даже сгорбился от напряженного ожидания ответа.
- Это можно, - деловито ответил я, гордый тем, что меня просит о помощи солидный человек, фронтовик, мастер.
- Ты, Вовочка, давай-ка вот сюда садись, - засуетился вдруг Михаил Иванович, подвинул к столу свою табуретку, аккуратно положил на него стопку «романов», задержал на тетрадях взгляд, полный нежности, словно благословлял в дальнюю дорогу.
- Железки эти ты брось, пойди вымой руки и садись, а печкой я сам займусь, мне это привычно… Ты, Вовочка, не спеши, читай внимательно, исправляй аккуратно, а если что не поймешь, так я же тут, на месте, сразу и поясню, и расскажу. Давай, сынок, начинай читать, вот эта первая, тут все по числам разобраны, смотри на уголок обложки. Открывай и читай, а я пока работать буду. Шум тебе не помешает?
Такое неожиданное предложение меня заинтересовало, сидеть за столом с чистыми руками было куда приятнее, чем ковыряться в грудах кирпичей, густо пересыпанных сажей, и дышать пылью. Но после первых прочитанных строк настроение у меня заметно изменилось.
«Севодня лето июня конца месица нас сабрал военкамат на площадь перед сельсаветам и патом нас пагнали на станцию пагрузить в типлушки на фронт. Патом нас привизли в растов на дону и пишком пагнали в батайск…»
Разговаривал Михаил Иванович со мною вроде по-русски, все понятно и разборчиво, а на бумаге все было совсем наоборот. Я не знал, что мне делать, как исправлять написанное и можно ли вообще это осилить, только говорить ему ничего не стал, от карандаша снова возвращаться к саже совсем не хотелось. Решил исправлять только ошибки в словах и расставлять запятые, даже увлекся, не очень вдумываясь в смысл того, что было написано в тетрадке. Почерк был довольно разборчивый, видно, что выводил он буквы старательно, часто переходя на печатные. Скоро между строчек я стал видеть и слышать разрывы снарядов, вой бомб и самолетных моторов, крики, ругань, слезы, смерть, грязь под ногами и увязшие в ней машины, страхи, отчаяние, панику, штыковые атаки, одну винтовку на троих, радость и счастье, когда удавалось отбить натиск врогов и остаться в живых…
- Ты, Вовочка, дружочек, уже куда добрался? До Смоленска? Это хорошо, вот там-то у меня самая страшная схватка была, в рукопашную мы пошли на немца. Ох, и полегло же наших тогда! Никого не похоронили, отбросил нас фашист. Но и мы крепко их пощипали, я в один день с десяток фрицев заколол… Сначала тошнило и выворачивало, потом привык, в раж вошел, азарт даже появился, считать стал, сколько гадов уложил… Эх, нам бы тогда оружие, как у них, автоматом-то ловчее воевать… И танков бы поболее, и самолетов тоже… Там меня первый раз ранило, вот шрам, посмотри…
Михаил Иванович поднял рубаху, оголил живот, показывая длинный красный рубец.
- Осколок вскользь пропахал, граната близко разорвалась. Повезло еще, чуток ближе пройди осколок – выпустил бы напрочь кишки, как пить дать… Но, тогда Бог миловал. Потом еще не раз везло, и пули, и осколки как-то все скользом меня цепляли, ни разу так, чтобы прямо, вутыч, а то бы наповал…
Печь росла очень медленно, Михаил Иванович время от времени интересовался, куда я «дошел», вспоминал очередной эпизод. Между рассказами о войне он не забывал наставлять меня печному делу.
- Ты, дружочек, краем глаза не забывай следить, как печку класть надо. С первого взгляда дело оно не хитрое, кирпичик до кирпичика, раствор правильно положить, подровнять, подстучать – это, конечно, важно. Аккуратность с опытом приходит. Только главное в другом, важно мысленно видеть струи воздуха и направить их так, чтоб не вихрились да не схлестывались и не скручивались, иначе дело труба, то есть, до трубы не дойдет, весь дым в доме будет. Что из этого получится? А получится позор мастеру и большое неудобство хозяйке. Это тебе не в штыковую ходить, тут тебе и физика, и химия, и математика. Маленький просчет дает большую ошибку и огромные неприятности. Ты давай-ка оторвись на минутку, посмотри сюда, вот этот ход очень важно правильно сделать, он в самом начале, от него дальше тяга будет зависеть, тут вот таким образом нужно кирпичи повернуть, смотри внимательно, опять же закрепить и правильно увязать, чтоб не выпали потом, когда жар будет крутой и раствор выгорать начнет…
Мне понемногу все стало интересно: и тетрадки читать, и за печкой наблюдать, как она растет на глазах, и с Михаилом Ивановичем беседовать. Учительница была в отпуске, нам никто не мешал, поэтому работали допоздна, прерываясь только на обед и ужин. Михаил Иванович не пил спиртного и не курил. Это было даже удивительно, ведь он фронтовик, а для них это редкость. Когда я заговорил с ним об этом, он ответил просто, но твердо.
- Было дело, без водки в атаку не ходили, и табаком баловался, после боя нервы хорошо успокаивало. Но когда книги писать начал, сразу все глупости обрубил. Тут, дружочек, совсем другое дело, в писательской работе голова должна быть светлой, чтоб думала правильно, чтоб память ничего не перепутала, а то в дурмане такого разного насочинять можно, что потом новые поколения моральными калеками будут. Я вот читаю, что пишут наши знаменитые генералы, и диву даюсь, в ихних книжках все выглядит так, словно они на фронте никогда не были, все гладенько, наши везде правильные, а немцы сплошные дураки. Не понятно только, почему фашист так быстро до Москвы дошел, а назад мы его почти четыре года провожали… Историческая картина правильной должна быть, честной, чтоб все, как есть, и хорошее, и плохое. Где успехи – не стесняйся, хвались. А где ошибки – винись и разбирай во всех подробностях, чтоб наука была для детей и внуков, если им тоже придется от нашествий отбиваться. А иначе что? Иначе подведем мы их, внуков-правнуков, неправильный настрой воспитаем и опять будут до Москвы катиться, пока ума наберутся. Разве не лучше сразу на границах дать по зубам так, чтоб не повадно было? Я, конечно, не полководец, я простой солдат, но душа-то у меня русская! И она болит за Россию не меньше, чем у генерала. Вот поэтому я и решил всю правду написать, как Лев Толстой про ту войну с Наполеоном… Мне только название еще придумать надо, «Война и мир» очень хорошо звучит, но повторять-то уже нельзя, не то люди перепутать могут…
Теперь стало понятно, почему Михаил Иванович так одет: он подражал знаменитому писателю и надеется, что это поможет ему сочинить такую же книгу… Можно было бы усмехнуться по этому поводу, но я делать этого не стал, даже наоборот, с самым серьезным видом слушал, кивал и поддакивал …
Работа подходила к концу, кончались и тетрадки в портфеле у Михаила Ивановича. Печь получилась на славу. Мы все почистили, подмели и помыли, порядок в доме был отменный. Прожог печи газетами показал, что тяга в трубе аховая: пламя с гулом устремлялось по хитроумным каналам и ходам, оставляя тепло на их стенках, унося вверх только дым и копоть. Работа мастера-печника вызывала удовлетворение и гордость, чего я вовсе не мог сказать о своей…
- Славно потрудились, - Михаил Иванович ласково погладил ладонью печь, любуясь ею, как произведением искусства. – А ты, Володенька, доволен?
- Еще как! – Искренне воскликнул я.
- Мне тут еще одну сложить предлагают, пойдешь со мной работать? Только это уже не по школьному плану, тут добровольно, и заработать сможешь… - Он замялся, почему-то отвел в сторону взгляд и проговорил, понизив голос: - У меня и тетрадок еще на два портфеля наберется… Ну, Володенька, так ты как, согласен?
- Конечно, какой разговор… - Просто, по-деловому ответил я и пожал радостно протянутую мне руку мастера. – Только можно - я тоже кирпичи буду класть? Хотя бы до обеда, а потом читать…
На том и согласились. Спросить о размерах возможного заработка у меня язык не повернулся. Да разве в этом дело?
© vasiletsandrey / Андрей Василец, 2012 год
Если больно тебе или страшно,
Если хочется криком кричать,
Ты не трать свои силы напрасно –
Боль страданьем не сможешь унять.
Жизнь трудна, но и в муках прекрасна,
Просто ты постарайся понять:
Как бы ни было горе ужасно –
Все проходит, ведь это же ясно,
Жизнь наладится, все будет классно,
Нужно только чуть-чуть подождать.
Андрей Василец
Здесь снега колючие
И метели жгучие,
Горы тут – за тучами,
Края нет тайге!
Люди тут могучие,
Добрые, певучие,
И бесспорно – лучшие,
Нет таких нигде!
Гордые, отважные,
Слово «честь» - не праздное,
Защищать, что нажито,
До конца. До вражьего!
КРАЙ БЛАГОСЛОВЕННЫЙ
Я с высоты орлиного полета
Смотрю и вижу сказочное что-то:
Моей тайги бескрайние просторы,
Луга, озера, снеговые горы,
Лесов кедровых щедрые массивы.
А как рассветы над тайгой красивы!
Здесь Кан-река – чиста, глубоководна -
Свой жребий в Енисей несет свободно.
Вы где-нибудь еще найти смогли бы
Такие, как Пезо-реки, изгибы?
Здесь водопады льются прямо с неба,
Здесь столько мест, где я ни разу не был!
Тут озеро Медвежье меж хребтами,
Где пахнет снегом, хвоей и мечтами!
Благословен сей рай нерукотворный -
Люблю его всем сердцем, непритворно!
Андрей Василец
Снизился я круто,
Полетел к теснине,
Протянул я ветру
Правое крыло.
Он увидел утро,
Солнце в небе синем:
«Здравствуй, милый брат мой,
Как мне повезло!»
Светлая память! Снимите шляпы и поклонитесь!
ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ
Рассказ
1.
Руководитель полетов даже привстал со стула, глядя, как разбегается по взлетной полосе первый в сегодняшней летной смене истребитель. Внимание привлекло то, что самолет не оторвался от бетонки в привычном месте, вместо этого от него будто что-то отделилось, но не твердый предмет, а нечто похожее на легкое облачко, и он продолжал мчаться по взлетной полосе, набирая скорость.
- Пятьдесят пятый, я «Ангара». Что у вас происходит?
Опытным взглядом руководитель полетов без труда определил, что скорость самолета не разбеге превышает все допустимые нормы. Это грозило неминуемой катастрофой.
- Пятьдесят пятый, что случи… Бородин, что ты делаешь?!! Да ты что!.. Прыгай! Серега! Прыгай!! Немедленно прыгай!!! – Руководитель полетов уже кричал в эфир открытым текстом, забыв о строгих правилах радиообмена, поскольку происходящее на взлетной полосе не вызывало сомнений в том, что с самолетом творится нечто из ряда вон выходящее.
Капитан Бородин почувствовал неладное, когда во время разбега на взлете стрелка указателя скорости достигла отметки, на которой уже нужно было отрываться от бетонки, но попытка взять ручку управления «на себя» ни к чему не привела – ручка не сдвинулась с места. Дальнейшие усилия тоже не увенчались успехом – самолет стремительно набирал скорость, продолжая оставаться на взлетной полосе.
Уже видна последняя плита бетонки. Еще мгновение - и передняя стойка шасси врежется в мягкий грунт, а дальше будет страшное… И дело не только в самолете и сидящем в нем летчике. Всего в тысяче метров прямо по курсу находится ближняя приводная радиостанция, в которой пятеро солдат и прапорщик… Даже если подломится стойка шасси, то на такой скорости самолет превратится в огненный таран, и от крошечного домика станции не останется ничего. Выключать двигатель и тормозить поздно, самолету и летчику этим уже не спастись. Можно катапультироваться, даже приказ руководителя полетов получен, но тогда ничто не спасет расчет ближнего привода…
- Я полстапятый… Отказ управления…- успел сказать по радио Сергей и двумя руками потянул к себе ручку так, что от напряжения потемнело в глазах. Вдруг она словно сорвалась, соскочила с какого-то упора, ударила в живот. Самолет так резко рванулся вверх, что от перегрузки Сергея бросило вперед, голова в гермошлеме ударилась о приборную доску.
- Прыгай, Бородин! Да прыгай же, твою..! – Срывая голос, кричал в эфир руководитель полетов.
2.
Внезапно ручка управления так же резко и сильно, как только что двинулась назад, рванулась вперед. Самолет клюнул носом, инерция бросила Сергея к спинке кресла, от удара затылком в глазах сверкнули молнии. Если бы не гермошлем, было бы еще хуже. Прошла секунда, равная вечности, вернулось зрение. Земля медленно надвигалась зеленым полем с ровными, словно посаженными под линейку, рядами картофельных кустов. Слева поле окаймляла река.
- Полста пятый, я «Ангара», вы меня слышите? Ответьте «Ангаре», пятьдесят пятый! – Надрывался в наушниках уже сорванный и охрипший, потерявший надежду на ответ голос руководителя полетов.
Самолет медленно летел со снижением и кренился вправо. Тяги двигателей Сергей не ощущал, похоже, они не работали, и не мудрено: выход на закритический угол атаки привел к помпажу – дьявольской тряске, его страшная сила искорежила турбины, вырвала и разметала лопатки, которые, разлетаясь со скоростью артиллерийского снаряда, пробили топливные баки, обшивку самолета, выпустив на фюзеляж струи керосина. Можно прыгать, но проследив взглядом возможную траекторию падения самолета, Сергей увидел, что ее окончание приходится на начало деревенской улицы, на которой все дома деревянные. В деревне несколько сот жителей. На часах пять утра. А в баках тысячи литров топлива…
3.
Сергей решил проверить, исправен ли руль направления: дал левую ногу. Самолет медленно, будто нехотя или из последних сил, как смертельно раненная птица, словно понимая вместе с пилотом всю важность и значимость этого последнего в жизни осознанного движения, сначала остановил кренение вправо, потом стал еще медленнее клониться влево, уводя свой острый нос от деревни снова на картофельное поле, на котором уже были видны не только рядки, но и отдельные кустики.
Вздохнув с облегчением, Сергей убрал вспотевшую ладонь с бесполезной ручки управления и взялся за правый подлокотник кресла пилота. Чтобы привести в действие катапульту, достаточно было сделать три несложных движения: сначала сжатием пальцев сорвать тонкую контровочную проволочку, предохранявшую систему от случайного срабатывания, потом потянуть подлокотник вверх, при этом срабатывал пиропатрон, отстреливая крышку фонаря пилотской кабины. Далее просто опустить подлокотник вниз, что приводит собственно к срабатыванию катапульты – мощного порохового заряда, своего рода ракетного двигателя. Эти три простых движения требуют не больше секунды времени, отработаны каждым летчиком до автоматизма, в спортзале стоит специальный тренажер, тренировки на котором проводятся регулярно. Однако автоматизма не получилось, ибо маленький рычажок, срывавший контровочную проволоку, «не шел»!
«Что за чертовщина? Ослабла рука?»- подумал Сергей и ухватился за левый подлокотник, устроенный точно так же. Картина повторилась. «Беда никогда не приходит одна». Сергей наклонился, чтобы посмотреть, в чем дело, и увидел, что проволочка раз в десять толще нормы! Ухватившись двумя руками за один подлокотник, Сергей все-таки сорвал проволоку. Два хлопка слились в один, чудовищная сила перегрузки в двадцать единиц обрушилась на плечи, вдавила в кресло, пороховой ускоритель выбросил из кабины кресло вместе с пилотом на несколько десятков метров вверх. От неимоверной тяжести щеки обвисли вниз, веки глаз захлопнулись. В ушах засвистел встречный поток воздуха, а в следующее мгновение раздался хлопок раскрывшегося парашюта – система сработала отлично. Следовало сразу сдернуть чулки со строп парашюта, чтобы он раскрылся полностью, и Сергей поднял было руки, но в это время в поле зрения попал падающий самолет, и увиденное поразило: фюзеляж истребителя был охвачен языками пламени. Сергею показалась, что огненные змеи обвили самолет и душат его, торопливо, алчно пожирают еще живое тело – то воспламенился вытекавший из баков керосин. «Повезло невероятно,- подумал Сергей, - ведь баки могли взорваться». Машина падала медленно, словно кленовый лист в безветренную погоду. Вот левая плоскость крыла коснулась земли, подняв облачко пыли, и самолет лег – именно так, не упал, а лег – всей своей тяжестью на картофельное поле, скользнув всего на несколько метров вперед правым боком. Обе плоскости обломились, опали на землю, будто мертвая птица опустила крылья.
В тот же момент картофельное поле снизу ударило Сергею в ноги, они подкосились – тяжелая бронеспинка не успела отделиться от подвесной системы парашюта, да еще чулки остались на стропах, поэтому скорость приземления была высокой. Сергей больно ударился копчиком о землю, по которой именно в этом месте – вот невезуха! – проходила от деревни к реке тропинка, протоптанная рыбаками. Да такая твердая! «Ох, е…!» - это были первые слова капитана Бородина в его новой жизни после второго рождения.
В это время на самолете, до которого было не более ста метров, раздался громкий хлопок, в небо взвился столб густого черного дыма – это взорвался какой-то из ранее уцелевших топливных баков. По полю потекла огненная река. Потом один за другим взорвались кислородные баллоны, с визгом разлетелись осколки, один звонко ударил в лежавшее неподалеку кресло пилота и отскочил прямо к ногам Бородина. Сергей вскочил, ойкнув от боли, пробежал, прихрамывая, несколько метров и спрятался за кресло.
«Для полного счастья недоставало только осколок в лоб получить», - промелькнула мысль.
4.
Где-то совсем близко надрывно стрекотал мотоцикл.
«Что за чертовщина? Галлюцинации?»- подумал Сергей и оглянулся. По той самой злополучной тропинке на картофельном поле со стороны деревни действительно несся мотоцикл! На нем сидели два мужика. Метров за двадцать до Бородина рулевой не справился с управлением, мотоцикл упал и взвыл, что твой взлетающий истребитель , а мужики кубарем покатились по картофельной ботве, но довольно резво вскочили на ноги, подбежали к Сергею и, глядя на него с удивлением и восторгом, хлопая себя по бокам, по коленям ладошками, что, вероятно, могло означать запредельную степень возбуждения, издавали какие-то звуки, за которыми с трудом угадывались слова:
- Ну, паря, бля, ты даешь!
- Мы едем, а тут ты!. Потом бах – отлетело!
- Еще бах – парашют!
- И огонь, и дым грибом, как от бомбы атомной - ба-бах!
- Думали – хана, тебе кранты! Ан живой!
- Точно! Гляди-ка, живехонек летун-то!
- Так ты, паря, это… Может, надо чего?
- Подмогнуть, может? Ты же белый весь, как заяц зимой…
- Ты только скажи, не робей, мы все сделаем мигом!
Что уж они могли «сделать мигом», представить трудно, однако мужики здорово развеселили Сергея, и он только теперь действительно осознал, что произошло и что могло произойти. Скованное до той поры невероятным нервным напряжением тело сразу обмякло, к лицу прилила кровь так резко, что кольнуло в кончиках ушей, а щеки запылали огнем, голова слегка закружилась. Ему вдруг стало неимоверно весело, и он залился таким звонким смехом, что мотоциклист с пассажиром сначала настороженно притихли, а потом тоже захохотали, схватившись за животы, один даже упал на колени и уткнулся лицом в картофельный куст.
Неведомо сколько времени могло продолжаться это безумное, нервное веселье, но в какой-то момент из-за кучи песка и щебня, нагромождения бетонных плит, заготовленных тыловиками для ремонта взлетной полосы и сваленных неподалеку от ее нынешнего конца, вдруг вынырнул, лихо подпрыгивая, почти взлетая на невероятных ухабах, автобус с летчиками. До слуха Сергея донесся такой могучий вздох облегчения, вырвавшийся из нескольких десятков здоровых мужских легких, от которого по телу пробежала дрожь: он понял, что могли подумать все люди, находившиеся на аэродроме и видевшие, как падал самолет, как взвился в небо столб черного дыма, и не видевшие парашюта.
5.
Это казалось невероятным, что набитый людьми автобус, высоко подпрыгивая и опасно кренясь, может передвигаться по пашне с такой скоростью. Из-за другой кучи песка выскочили сразу два УАЗика – командирский и «санитарка». Машины еще не остановились, а люди уже выскакивали из них и, спотыкаясь, бежали к Сергею. Среди других мелькнула фигура «особняка» - начальника особого отдела. Сергей тут же провел ладонью по левой ноге выше колена, где должен был находиться наколенный планшет с полетной картой, на которой стоял гриф «секретно». Карты не было на месте. Сергей похолодел. Его обнимали, тискали, ощупывали товарищи:
- Цел, чертяка?
- Ничего не поломал?
- Ну, брат, в рубашке родился!
- После такого - теперь вечно жить будешь!
- А как все началось, не помнишь?
- Стоп! Эти разговоры потом, сейчас не время для расспросов, дайте человеку в себя прийти, - вступился за летчика полковой доктор.
Сергей отвечал односложно или отделывался кивками, а сам пристально всматривался в картофельные заросли.
- Что, наколенник сорвало? – голос командира полка за спиной заставил вздрогнуть. – Не переживай, сейчас найдем, - и он громко скомандовал: - В одну шеренгу становись! От середины, - он указал рукой, - вправо и влево на пять метров разомкнись! Ищем наколенный планшет с картой! Шагом марш!
Пропажа нашлась довольно быстро, правда, не целиком, а несколькими обрывками, причем, обгорелыми. Как видно, сорванный с колена в момент катапультирования планшет попал под огненную струю порохового ускорителя. Сергей вздохнул с облегчением: не будет нудных и неприятных разговоров с особистами, а это могло быть хуже, чем само катапультирование…
Предстояло множество расспросов и разбирательств. Нужно было выяснить странное поведение ручки управления, толщину контровочной проволоки… Будет поиск причин, выявление и наказание виновных. Но все это потом, в рабочем порядке, как бывает обычно после авиационных происшествий. А сейчас в душе Сергея звучала музыка. Он был абсолютно уверен в своей правоте, не находил изъяна в действиях и мог радоваться второму рождению. Своему и деревни...
БРАТ МОЙ ВЕТЕР
Заблудился ветер
На просторе русском.
Средь тайги Саянской
У слиянья рек
Бедолагу встретил
Я в ущелье узком,
Он нуждался в ласке,
Словно человек.
Там, в ущелье, тесно,
Пасмурно и сыро.
Чтоб крыло расправить,
Нужен был простор,
Я же в поднебесье
Пролетал над миром
И не мог оставить
Брата среди гор.
Он мне брат по небу,
По любви к свободе,
Ветер смел и честен,
Мне – всегда в лицо.
Никогда он не был
Равнодушным, вроде,
И всегда по чести
Был среди борцов!
Снизился я круто,
Полетел к теснине,
Протянул я ветру
Правое крыло.
Он увидел утро,
Солнце в небе синем:
«Здравствуй, милый брат мой,
Как мне повезло!»
«Ничего, братишка, -
Я ему ответил, -
Никаким напастям
Нас не спеленать!
Временным затишьям
Не сдается ветер,
Власти нет над страстью
В небесах летать!»
«За мое спасенье
Ты проси, что хочешь,
Я готов исполнить
Твой любой каприз.
Хочешь, днем весенним
Или звездной ночью
Обо мне напомнит
Драгоценный приз?
Хочешь, над твоею
Родиной-страною
Бурь и гроз не будет
Больше никогда?
Станут суховеи
Мчаться стороною,
Будет небо чистым
Над тобой всегда!..»
«Зря ты, брат, хлопочешь,
Ничего не надо –
Никаких подарков,
Никаких призов.
Мне покой пророчишь?
Это ли награда!
Мне бы схватки жаркой,
Мне бы горна зов!
Ветры, бури, грозы –
В них не только беды,
Встряска, очищенье -
Как без них прожить?
Ведь таят угрозу
Гнилостные воды,
Бурей-обновленьем
Нужно дорожить!
Пушки пусть ржавеют –
Затихают войны,
Но претит до рвоты
Плесень поутру.
Если ветры веют,
Будет парус полным,
Тихое болото
Мне не по нутру».
Обнялись мы с ветром,
Полетели рядом,
Над тайгой сибирской
Под одним крылом,
Наше братство это
Стало мне наградой,
Я себя в той выси
Ощущал орлом!
Если б только ты знал,
Как мне плохо без вас,
Как я сильно устал...
Говорю без прикрас... Да действительно эти строчки принадлежат перу Андрея Петровича. Мои извинения! Сейчас перечитал с первого по последний отзыв. Меня потряс "Побег" . Как в "Аспиде" - ЗА ЧТО?
Совесть
В чем отличие людей
От других земных зверей?
Пьем, едим, на мир глядим
И наследников плодим,
День за днем одна забота –
Ищем что-то, носим что-то,
Строим норы и дома -–
Всем своя судьба дана.
Чем мы лучше остальных?
«Нету совести у них!» –
Так один мудрец сказал,
А подробнее – не стал.
Ну, а если человек
Жил без совести свой век?
Если близких и чужих,
И далеких, и родных –
Всех стремился обмануть,
Обокрасть и оттолкнуть?
Если гадости творил –
Мучил, резал и травил,
Если в спину он стрелял,
Если подло убивал?
Этого, ни дать, ни взять –
Только зверем и назвать!
Этот – зверь! Да, нет – похуже!
Тут другое слово нужно.
Зверя обижать не стоит –
Этот зверя не достоин!
Нет ни совести, ни чести,
Да и разум не на месте.
Это кто же он тогда?
Тварь последняя? Ну, да!
Человечье есть начало,
А в душе – шакал, волчара!
С виду человеком вырос,
А по сути – мерзкий вирус!
Вот и думайте теперь,
Человек он или зверь!
Нам Создатель жизнь дает
И по жизни нас ведет.
Но, живя под небесами,
Путь свой люди строят сами:
Прожил в совести свой век –
Значит, жил, как человек!
Андрей Василец
Володя, это тебе посвящается!
Не люблю застегнутых воротов,
Тесной обуви и связанных рук.
Поле люблю, плугом вспоротое.
И еще – когда рядом друг.
Болтунов не люблю и лодырей,
Пьяниц, жуликов и замкнутый круг.
Лес за домом люблю до одури.
И еще – когда в доме друг.
Для полета душа рождается,
Для любви, для душевных мук,
Жив тогда лишь, когда влюбляюсь я!
И еще – когда любит друг!
Ненавижу предателей подлых,
В спину ударов и трусости вдруг.
Тех люблю, кто способен на подвиг.
И еще – когда верный друг.
Счастлив я, когда радостны лица,
В городе этом и в селах вокруг.
Видеть рад, когда счастье струится,
И еще – когда счастлив друг!
Не люблю над собою воронов,
Седел на спинах и крепких подпруг.
Радость делил бы с другом поровну,
И еще – когда весел друг!
Все дороги люблю, что пройдены:
Небо ли это, перо или плуг.
Я люблю эту землю – Родину.
И еще – ее любит друг!
Андрей Василец
Володя живет в Волгограде, и, возможно, не знает об этой трагедии, и что друг ушел из жизни.
А адреса Володи у нас нет.
Да нее... можно гранатой схлопотать...
Здоровее пиво на лавке пить под сигаретку.
Моя святая Русь
Святая Русь, навек любима,
До боли в сердце, до слезы,
Как вера ты непобедима,
Чиста, как капелька росы.
Мое пронзительное счастье,
Моя бесслезная печаль,
Мои удачи и напасти,
И эта ширь, и эта даль.
Такой простор – по Божьей воле:
Зимой – бескрайние снега,
А летом – зной над хлебным полем,
И горизонта берега.
А высота – магнит магнитов!
Без этой страсти нет меня,
Как резвый конь, стучу копытом,
Лишь только небо вижу я!
Здесь все мое – от гор до моря,
От света звезд до соловья,
Нет для меня больнее горя,
Чем малая печаль твоя!
Ни силой, ни хулой, ни гнетом
Твое величье не сломить,
Ты – жизнь моя, я – русский родом,
И без России мне не жить!
Россия
Твои бескрайние просторы
С душою русскою сравнимы,
Леса, поля, моря и горы,
И небо чистое над ними!
Священный край, со мною слитный,
Могуч природой, чист мечтами:
Россия, как утес гранитный,
Поросший нежными цветами!
СОН
Я хочу тебе присниться
Рощею кедровой,
Чтобы ты могла напиться
Струйкой родниковой.
Чтобы ты могла умыться
Утренней росою,
И, проснувшись, насладиться
Встречею со мною…
Я хочу тебе присниться
Звонким майским громом,
Я б тебе помог укрыться
Под зеленым кленом.
Чтобы ты в моих объятьях
О дожде забыла,
Чтоб лесная фея-сватья
Нас соединила…
Я хочу тебе присниться
Солнечной зарею,
Чтобы ты могла раскрыться,
Как сирень весною.
Чтоб, кипя, благоухая,
Сердце распахнула,
Чтоб, как бабочка, порхая,
В неге утонула…
Я хочу тебе присниться
Свежестью лесною,
Ты в небесной колеснице
Улетишь со мною.
Чтоб таежная лужайка
Нам приютом стала,
От моих объятий жарких
Чтобы ты устала…
Андрей Василец
Взлет с заснеженного поля
В гости к белым облакам,
Снег слепит глаза до боли:
Все бело-и тут и там!
Мир земной перевернулся
Настроению под стать:
Снова в небо снег вернулся,
Чтоб со мною полетать!
Перепуталось пространство-
Сверху снег и снизу снег,
В круговерти этой странной
Посредине-человек!
И чего ему неймется,
Не сидится на печи?
Видно.сердце сильно бьется,
Значит,мысли горячи!
Что бы вдаль ему стремиться?
Ввысь зачем ему лететь?
Очень хочется добиться...
Очень надо посмотреть...
Жить в покое непривычно,
Чужды сытость и тепло,
Увлекает необычность
И парящее крыло.
Бездна неба надо мною,
А внизу-знакомый лес
И дыхание земное
Романтических небес
И каким бы ни был чудом
Тот полет под облака,
Всех чудес чудесней будут
Поле,дом,твоя рука...
Но как только твердь земная
Под ногами заскрипит,
Я опять покой теряю-
Снова высь меня манит!
Две стихии,две основы-
Двуединство бытия:/
В небесах хочу земного,
На земле-в полете я!
АНДРЕЙ ВАСИЛЕЦ
О счастье все мечтать горазды.
В своей душевной простоте
Томясь,мы в ожиданье праздном,
Не видим счастье в чистоте:
И солнца свет,и воздух чистый,
Воды источник серебристый,
Заветных мыслей чистота
И дел душевных красота-
Все это счастье высшей пробы!
Но нам оно служило чтобы,
Его бы надобно ценить
Да очень трепетно хранить.
И стать счастливым каждый сможет,
Кто чистоты запас умножит!
АНДРЕЙ ВАСИЛЕЦ
А строчки
Если б только ты знал,
Как мне плохо без вас,
Как я сильно устал...
Говорю без прикрас...
принадлежат Андрею Петровичу,они взяты из стихотворения "Разговор с отцом"